Глава 3. В утробе

Почему Москва?

Москва! как много в этом звуке

Для сердца русского слилось,

Как много в нем отозвалось…

А. Пушкин «Евгений Онегин»

Ранее мы показали, что в силу объективных причин, сложившихся в XIII веке, из всех территорий бывшей Киевской Руси только волжско-окское междуречье могло стать местом развития нового этнического процесса. Но почему среди всех княжеств Владимирской Руси, каждое из которых имело свои географические, экономические, политические или демографические козыри, именно Москва завоевала пальму первенства? Современникам и последующим поколениям это возвышение казалось совершенно необъяснимым, что хорошо отражено в одном из народных сказаний: «Кто думал-гадал, что Москве царством быти, и кто же знал, что Москве государством слыти».

История самой Москвы изучена достаточно полно и традиционно ведется с 1147 года, даты первого упоминания селения Москвы в летописях. В 1156 году Юрий Долгорукий построил в Москве крепость, превратив ее в пограничный городок Ростово-Суздальского княжества. В первой половине XIII века Москва остается «глухим углом» Великого княжества Владимирского. Лишь периодически она получает статус удельного города младшего из сыновей Великого князя, в котором тот дожидался более выгодных «должностей». Только с 1263 года Москва становится центром отдельного княжества на постоянной основе, когда ее получает в удел малолетний сын Александра Невского, Даниил. А всего через семь десятилетий, еще при жизни сыны Даниила, Ивана Калиты Москва побеждает в схватке со всеми другими традиционными центрами Владимирской земли и становится стольным городом нового государства.

Столь стремительное возвышение требовало объяснения и в исторической литературе XIX-XX веков мнений на этот счет высказано множество. Так, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский и С.Ф. Платонов в качестве основной причины возвышения Москвы выделяли географический фактор. Они указывали на ее выгодное расположение на пересечении основных торговых путей Владимирского земли, что должно было давать ей экономические преимущества над другими княжествами. Но эти же авторы справедливо указывали на то, что Владимирская Русь того периода, в отличие от Руси Киевской, была по преимуществу сельской и внутренняя торговля в ней была развита крайне слабо. Транзитный же торговый путь проходил по Волге. Поэтому поволжские города, такие как Тверь, Углич, Ярославль, Кострома, а позднее и Нижний Новгород, извлекали из торговли значительно большие экономические выгоды, нежели Москва.

Эти же авторы указывали на то, что именно Московское княжество первым встречало миграционные потоки из разоренных Русских земель. А это, по их мнению, должно было способствовать оседанию на его территории основной массы мигрантов и быстрому приросту населения Москвы. Однако первичное положение Москвы на пути переселенцев само по себе еще не гарантировало их расселения на ее территории. Для этого необходимо было еще создать более благоприятные, по сравнению с другими княжествами, условия. В связи с этим, Соловьев и Платонов указывали на особые, по их мнению, способности московских князей к хозяйственной деятельности, что Ключевский объяснял их ограниченными политическими возможностями, как младшей линии великокняжеского рода. Поэтому, утверждал он, московские князья стремились компенсировать недостаток политических прав многолюдностью и экономической мощью своих земель. Но само по себе стремление к цели еще не определяет способности к ее достижению. К тому же трудно представить себе, что какой-либо другой князь Владимирской Руси не стремился к экономическому усилению своего княжества.

Н.М. Карамзин, Н.М. Костомаров и К. Н. Бестужев-Рюмин видели причины возвышения Москвы в том, что московские князья, в отличие от своих основных соперников, сделали ставку на безусловное подчинение Золотой Орде и опирались на ее военную поддержку в борьбе за власть. Данное утверждение может быть признано причиной возвышения Москвы лишь отчасти и только для сравнительно небольшого отрезка времени, вплоть до Куликовской битвы. И оно никак не может объяснить последующий стремительный взлет Московского государства. К тому же, суздальские князья в этом отношении были куда более последовательны, чем московские, что, однако, большой пользы им не принесло.

И.Е. Забелин и ряд других авторов указывали на сочувствие духовенства, боярства и большинства народа Москвы деятельности её князей, направленной на собирание и устроение земли Русской на принципах православия и единодержавия. Утверждение вполне верное, но совершенно не объясняющее, почему вдруг среди всеобщей дезинтеграции и развала в различных слоях населения появилось и постепенно стало доминировать ощущение сопричастности к общему делу построения великой державы. И движение это шло именно снизу вверх, так как от Ивана Калиты до Ивана III в Москве не было князей, по своим личным качествам хоть сколько-нибудь соответствующих масштабу стоящих задач.

Наконец, Сергеевич В.И. объяснял возвышение Москвы цепью случайных совпадений, что, по мнению М.Н. Покровского, соответствовало выдаче самому себе свидетельства о бедности.

Приведенный выше анализ мнений историков по данному вопросу показывает, что, несмотря на их относительную справедливость, ни одна из приведенных версий не может рассматриваться в качестве причины происшедших событий, а только лишь в качестве факторов, им благоприятствующих.

Рассмотрим подробнее, какие же факторы способствовали возвышению Москвы. И здесь, прежде всего, отметим поистине историческую роль первого московского князя Даниила Александровича. Летописных свидетельств его политической и хозяйственной деятельности почти не осталось, но ее нетрудно оценить по результатам его трудов. А результаты эти были просто ошеломляющие. Даниил получил в княжение крошечную Москву, медвежий угол княжества Владимирского, будучи еще в младенческом возрасте. А к концу своей достаточно короткой жизни он укрепил свой удел экономически и демографически настолько, что незадолго до смерти уже мог позволить себе вступить в военное столкновение с сильным и воинственным Рязанским княжеством. В 1302 году Даниил захватил рязанский город Коломну. Но самым значительным событием в его жизни стало присоединение к Москве в том же году, хотя и сильно обескровленного после «Дюденевой рати», но все еще значительного по территории Переяславского княжества. Это сразу поставило Москву в один ряд с крупнейшими центрами Владимирской Руси. Удивительным в этой истории было то, что присоединение произошло по завещанию умершего бездетным князя Ивана Дмитриевича Переяславского, вопреки всем правилам и традициям. Но еще более удивительной оказалась способность Москвы удержать приобретенное, несмотря на ожесточенное сопротивление этому Великих князей. О возросшем богатстве московского княжества лучше всего говорит тот факт, что уже дети Даниила смогли вступить в соперничество с богатой Тверью за право получить ярлык на Великое княжение, что было сопряжено с огромными затратами на подкуп ордынских вельмож.

Конечно, не одни только административные таланты первого Московского князя стали причиной столь стремительного подъема Москвы. К тому же мы не знаем, сам ли он обладал ими, или следовал мудрым советам ближних бояр. Утверждение, что Москва лежала на пересечении нескольких, хотя и не самых главных торговых путей, а также была первым пунктом Владимирской земли, встречавшимся на пути миграции из южных Русских земель, безусловно, верно. И потому, окажись Даниил, несмотря на все его таланты, где-нибудь в Устюге, Белозере или даже в Ростове - эти или подобные княжества все равно не могли бы заменить Москву в ее исторической миссии. Но для того, чтобы торговые пути приносили максимальную отдачу, необходимо еще создать для купцов «режим наибольшего благоприятствования». И для того, чтобы переселенцы, стремившиеся, прежде всего, в богатые и перспективные поволжские города, захотели осесть в тогда еще бедной и слабой Москве, также необходимо было предъявить весьма существенные аргументы. Таким образом, несмотря на ряд объективных благоприятствующих факторов, административно-хозяйственные задачи перед Даниилом стояли сложнейшие. И, судя по тем результатам, с которыми подошла Москва к началу XIV века, справился он с ними блестяще.

Но отмеченный стремительный экономический и демографический рост княжества Московского по-прежнему не приблизил нас к разрешению поставленной задачи. Тверское княжество, действительно имевшее выгодное географическое положение, к началу XIV века также стремительно усилилось. Оно избежало опустошения при страшном нашествии ордынцев в 1293 году и приняло огромное количество беженцев из разоренных земель Владимирской Руси. Несмотря на все успехи Москвы, Тверь продолжала превосходить ее в военном и экономическом отношении. К тому же, после смерти последнего из сыновей Александра Невского, именно тверские князья получили права на великокняжеский стол. Поэтому, пока остается не ясным, почему Тверь уступила москвичам инициативу объединения русских земель под единой властью.

Конечно, можно попробовать объяснить падение Твери коварством беспринципных московских князей и недальновидностью благородных князей тверских. Но только чертами характера московских и тверских князей никак не объяснишь последующего стремительного взлета Москвы, а также того, что Тверь так и не смогла оправиться от разгрома.

Михаил Тверской, по мнению современников, повадками и статью был очень похож на своего великого дядю – Александра Невского. Храбростью и удалью в бою он напоминал былинного богатыря, был честен, благороден, верен слову. И своей мученической смертью, без колебания принятой им ради спасения своей земли от разорения, он явил миру пример истинной любви к Отечеству. Такую же добровольную смерть ради спасения своей Отчизны принял впоследствии и его сын – Александр. Во всем похожим на отца был и другой сын Михаила - Дмитрий Грозные Очи, проживший короткую, но яркую жизнь, и ценой собственной гибели отомстивший за смерть отца.

Казалось, что и в политической сфере Михаил был продолжателем дела Александра Невского, стремясь остановить развал и объединить Владимирскую Русь под единой и сильной рукой. Но, несмотря на внешнее сходство, линии поведения Невского и Михаила Тверского отличались коренным образом. Как мы помним, лейтмотивом деяний Александра была защита православной веры, как единственной силы, связующей распадающееся государство и как залога будущего возрождения единой Руси. А так как главная угроза православию исходила от Запада, то в качестве стратегической линии им был избран союз с Ордой при формальном подчинении ей. Михаил же, как и другие тверские князья, задачи изменения сложившихся государственных образований не ставил. Он стремился использовать ярлык на Великое княжение для укрепления своей «отчины» и поддержания спокойствия и порядка в отношениях между удельными княжествами. Само же существование удельной системы под сомнение не ставилось. Михаил надеялся своим авторитетом добиться объединения удельных владетелей и в союзе с западными соседями добиться освобождения от власти Орды. Вопросы же защиты веры отходили на задний план. Поэтому Михаил пытался, хоть и без особого успеха, установить династический союз с языческой Литвой против Орды, упустив прекрасную возможность воспользоваться плодами политики Александра.

А ситуация в начале XIV века для подлинного и искреннего союза Руси и Золотой Орды действительно складывалась крайне благоприятная. Хан Тохта был одним из последних защитников степных традиций и «ясы Чингисовой». Разгромив, наконец, мятежную Ногайскую Орду, он готовился к решительной схватке с «магометанством», ставшим идейным знаменем городского, торгового населения побежденных монголами народов Средней Азии и Поволжья. Эта идеология уже практически везде вытеснила веру и традиции победителей. Поэтому, для борьбы с ней золотоордынский хан остро нуждался в искренних и сильных союзниках. Тохта, как и значительная часть его монгольских подданных, был христианином несторианского толка, близким православной вере. К тому же, будучи настоящим воином, он искренне симпатизировал сходному с ним по духу Михаилу Тверскому.

Но Михаил не воспользовался открывавшимися перспективами создания подлинного союза с Ордой, не поддержал Тохту в его борьбе с наступающим исламом и не принял его помощи в борьбе с Москвой. Ничего не сделал Михаил и для оказания поддержки несторианам после внезапной и загадочной смерти хана, находившегося в расцвете лет, и последовавшей за этим жестокой и кровопролитной схваткой за власть. В результате, в 1312 году исламская партия, возглавляемая царевичем Узбеком, одержала победу, что значительно осложнило положение Владимирской Руси, и намечавшийся этнический симбиоз монголов и русских стал невозможен.

Юрий Московский - извечный соперник и заклятый враг Михаила, был бездарен, подл и коварен. Он запятнал себя такими гнусными преступлениями, что даже родные братья Александр и Борис покинули его, «передавшись» Тверскому. С юности Юрия обуревала только одна страсть – жажда великокняжеской власти. Ради достижения этой цели он готов был пойти на все: убийство, предательство, обман, навет. Для уничтожения соперника Юрий согласен был наслать на владимирскую землю полчища ордынцев и даже разорить собственное княжество. К тому же Москву он не любил и практически не жил в ней, поручив управление княжеством своему младшему брату Ивану. Сам же большую часть времени проводил либо в Орде, в постоянных происках против Михаила, либо во Владимире, Нижнем Новгороде, Костроме и ряде других городов, сколачивая антитверскую коалицию. Даже став Великим князем, Юрий поселился не в Москве, а в Новгороде. В Москве уже крепко сидел его брат Иван, и потому Юрий чувствовал себя в столице не уютно. В Новгороде он и провел последние годы своей жизни. Удивительно, но Юрий Московский был единственным князем, с которым мятежные новгородцы смогли ужиться, что лучше всяких слов свидетельствовало о нравах, царивших в разлагавшейся республике.

Иван Калита, в отличие от своего брата, был фигурой крайне противоречивой. Искренняя набожность соседствовала в нем с неразборчивостью в средствах борьбы с православным же противником. Так, после разгрома Твери он даже вывез в Москву главный соборный колокол. Небывалая щедрость при раздаче милостыни сирым и убогим сочеталась с необычайным скопидомством и чрезвычайной жестокостью при выколачивании средств с подконтрольных земель. Не обладая, как и большинство московских князей, способностями воителя, Иван не любил сражений. Он предпочитал расширять владения Москвы с помощью денег, скупая земли разорявшихся князей и бояр, и жалуя их ими же, но уже в качестве платы за службу московскому князю. В заслугу Калите летописцы и народная молва ставит то, что он решительно избавил Москву от «татей», то есть, сделал безопасным проезд по своим дорогам. Это деяние способствовало оживлению торговли и дополнительному обогащению Москвы и повысило ее авторитет по всей Руси.

После произведенной Узбеком исламизации Орды, отношение золотоордынцев к Руси резко переменилось. Теперь вожди победившей исламской партии стали рассматривать русских, прежде всего, как рабов. На Русь потянулись многочисленные «послы» с войсками, терзая и разоряя владимирские земли. Грабежам подвергались все княжества, кроме Московского. Иван Калита, накопивший уже достаточно средств, постоянными поездками в Орду с богатым дарами сумел расположить к себе хана и его приближенных. Именно в этот период начался ускоренный отток населения из пострадавших княжеств в Москву, что, естественно, еще больше обогащало Калиту и окончательно разоряло владетелей в других областях. Это позволило Ивану с еще большим размахом продолжить скупку земель в различных частях Владимирской Руси. Скоро он разбогател настолько, что уже мог покупать целые удельные княжества, такие как Белозерское, Углическое и Галицкое. Когда же Иван получил ярлык на Великое княжение, он, пользуясь добытым расположением золотоордынской верхушки, сумел прекратить набеги «послов» на вверенную ему Владимирскую Русь. Иван убедил хана в том, что тому выгоднее передать весь процесс сбора дани под полный контроль Калиты. И это деяние еще более повысило авторитет московского князя по сравнению с другими владетелями. Впервые после Александра Невского, Великий князь сделал что-то во благо не только своей вотчины, но и всей земли. «Отдохнули и опочили христиане от великой истомы и многой тягости … и с этих пор наступила тишина великая по всей земле» отмечал летописец. Но Иван освободил Владимирскую Русь от набегов ордынцев вовсе не из любви к соотечественникам. Просто, после получения ярлыка на Великое княжение, он уже рассматривал всю владимирскую землю как свою вотчину, грабить которую дозволительно только ему. А выколачивал он подати и «выход» столь жестоко, что множество служилых и тяглых людей, разоренных сборщиками Калиты до нитки, бросали свою землю и толпами устремлялись в ту же Москву. Так, после очередной экзекуции, произведенной Иваном над несчастным Ростовом, вместе с потерявшими все имущество родителями ушел в Радонеж отрок Варфоломей, в иночестве Сергий, которому суждено было сыграть поистине историческую роль в духовном становлении русского этноса.

Но самым большим достижением Ивана Калиты, безусловно, является перевод в Москву кафедры русского митрополита, что сделало ее духовным центром в глазах православного общества Владимирской Руси. Это событие привлекло в Москву множество пассионариев, пришедших во Владимир из гибнущей южной Руси под знамя защиты православия, поднятое великим Александром Невским, и жаждущих найти применение своей нерастраченной энергии.

А случилось это так. Когда митрополит Киприан окончательно перенес свою резиденцию из зачахшего Киева во Владимир, это вызвало недовольство князей уже агонизирующей галицко-волынской земли. После смерти митрополита они, угрожая создать собственную митрополию и передаться латинской церкви, вынудили Константинополь поставить митрополитом всея Руси волынца, игумена Ратской обители Петра. Михаил Тверской, понимая, как важна поддержка церкви в схватке с Москвой, пытался навязать своего кандидата и потерпел поражение, но не смирился.

Митрополит Петр, безусловно, был яркой пассионарной личностью. Еще в молодости он прославился тем, что первым восстановил древние традиции киево-печерских иноков-«пустынников», построив в глухих волынских лесах обитель, постепенно превратившуюся в Ратский монастырь, игуменом которого он и стал. Его пассионарная энергия переливалась в замечательные произведения иконописи, находила выход во вдохновенных проповедях, слава о которых гремела по всей Руси. Все свои недюжинные силы и способности Петр направил на борьбу за торжество православия. А бороться тогда действительно было за что. Волынь все сильнее сближалась с католической Европой, и даже в самом Константинополе появилась идея унии с латинской церковью. Петр решительно выступал против этих тенденций. Также твердо митрополит воспрепятствовал попыткам Михаила Тверского заключить тесный союз с Литвой против Орды, усмотрев в этом угрозу православию. Словом, твердый в истинной вере и потому независимый в своих действиях Петр не оправдал надежд ни выдвинувших его галицко-волынских князей, ожидавших переноса кафедры на Волынь, ни константинопольской патриархии, ни Великого князя Владимирского. Потому не удивительно, что с согласия Михаила тверским епископом Андреем в Константинополь был отправлен донос, в котором благочестивый бессребреник Петр обвинялся в тяжком грехе симонии, то есть торговле церковными должностями. В 1311 году из патриархии во Владимир прибыл клирик с широкими полномочиями. Он получил указание разобраться на месте и в случае подтверждения доноса лишить Петра сана. Решено было собрать в Переславле-Залесском церковный собор, где и рассмотреть дело. Казалось, что участь несчастного праведника решена. Однако тут произошло событие, доселе на Руси небывалое. Прослышав о намерении властей сместить митрополита, на собор из разных концов владимирской земли собралось множество мирян, как знатных князей и бояр, так и простых людей. Они пришли, чтобы поддержать своего владыку, так как Петр сумел за короткий срок завоевать всеобщую любовь и уважение. Именно они сыграли решающую роль в том, что клеветники были посрамлены, и правда восторжествовала. Таким образом, Михаил Тверской, попытавшись сместить почитаемого в народе пастыря, совершил серьезный просчет, сильно повлиявший на исход борьбы Москвы и Твери за преобладание во владимирской земле.

В дальнейшем, разрываясь между Волынью, Владимиром и Русскими землями, постепенно входившими в состав Литвы, в своих многочисленных поездках Петр часто и подолгу гостил в Москве, лежавшей на пересечении путей в различные осколки некогда великой Киевской Руси. А там сидел набожный Иван Калита, украшавший Москву новыми церквями и соборами, и всегда готовый выслушать архипастыря и делом поддержать его благородные начинания. Меж тем Владимир, уже давно лишенный значения великокняжеской резиденции, а после исламского переворота постоянно разоряемый ордынскими «послами», окончательно захирел. И когда возник вопрос о переносе резиденции митрополита в более достойное и более близкое ко всем частям обширной митрополии место, то из двух наиболее подходящих кандидатов: Твери и Москвы, Петр естественно выбрал Москву. И это несмотря на то, что на столе великокняжеском в то время сидел тверской князь. Митрополит завещал похоронить его в еще строящемся Успенском соборе, и даже сам выбрал место для усыпальницы.

Зададимся вопросом, могла ли Тверь занять историческое место Москвы, если бы московские и тверские князья поменялись местами. Или, иначе говоря, только ли в способностях первых московских князей было дело? И здесь ответ, безусловно, отрицательный. Стратегическое первенство Москвы, по справедливому мнению Л.Н. Гумилева, было предопределено потоком пассионариев, устремившихся в нее на рубеже XIII и XIV веков. Но почему этот живительный поток направился именно в Москву? И могло ли подобное произойти в каком-либо другом княжестве владимирской земли?

Для ответа на этот вопрос перенесемся мысленно на Русь последней трети XIII века. Печаль и уныние царит в русских градах и весях. Но, по-прежнему, каждый мелкий удел стоит сам за себя, и нет ни сил не желания что-либо изменить. Активным, энергичным людям нет места на этой земле. Но куда пойти? Ближе всех крепкая Волынь. Но там клонят к папежникам. А разве не папа благословил крестоносцев жечь славянские земли и насиловать совесть православных. И только великий Александр постоял за истинную веру. Недаром митрополит Кирилл часто поминает благоверного князя. Правда, во Владимире кланяются Орде, но ведь и Даниил Галицкий поклонился. Уж лучше «басурманам», чем латинянам. Эти хоть веры не трогают. Бают, даже в самом Сарае православные храмы стоят.

Так или примерно так рассуждали энергичные жители русских земель, ища применения своим нерастраченным силам. Для этих «новых» людей, воспитанных в традициях православия, вера становилась не просто набором привычных обрядов, но делом совести. Поэтому они стекались под знамя защиты православия, овеянное легендарными подвигами Александра Невского. Подвиги эти к тому времени уже действительно стали легендой, ибо информация тогда передавалась из уст в уста, обрастая подробностями тем более легендарными, чем более эти деяния соответствовали чаяниям народа. Поэтому и после смерти Александра, большинство пассионариев продолжало устремляться во Владимир.

Но там не нашлось лидера, способного подхватить знамя, выпавшее из рук благоверного князя. Бездарные старшие сыновья Невского были озабочены только межусобной борьбой. Сам же Владимир потерял значение столицы и стал переходящим довеском к вотчине князя, становившегося Великим. В этих условиях пассионарные сподвижники Александра стали искать новое место приложения своим силам. Часть из них, благодаря подвижнической деятельности иерархов русской православной церкви, таких как митрополит Кирилл, устремились в монастыри за идеалом познания. Но большая часть находилась в поисках вполне земных благ. Дело в том, что концентрация пассионариев, несмотря на их естественный прирост и продолжавшуюся миграцию, была все еще мала. Создаваемый ими уровень пассионарного напряжения в этнической системе еще не позволял преодолеть императив поведения, характерный для фазы обскурации. Поэтому эти активные люди в большинстве своем устремлялись за идеалом успеха.

Но в древних Ростове и Суздале, так же, как и в таких уже достаточно старых удельных центрах, как Переславль, Юрьев и Стародуб, жесткая система старинных боярских родов не позволяла рядовым пассионариям рассчитывать на скорое продвижение по служебной лестнице. Тверь же, хотя и получила статус удельного княжества лишь на два десятка лет раньше Москвы, была достаточно древним центром распространения кривичей и также имела устоявшуюся боярскую систему. А в Москве, ставшей столицей удела практически одновременно со смертью Александра Невского, боярская иерархия только начинала складываться. И потому активным, способным к службе, но незнатным людям открывалось широкое поле деятельности и карьерного роста.

Но были еще богатые поволжские города, такие как Ярославль, Кострома, Углич, получившие значение отдельных уделов лишь на одно поколение раньше Москвы. А Нижний Новгород – даже несколько позже. Почему же они не смогли привлечь к себе пассионариев новой волны? Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть особенности процесса заселения волго-окского междуречья. Первоначально восточные славяне в полном соответствии с древними традициями занимали поймы крупных рек, продвигаясь по берегам Волги и Оки. Хорошо известно, что среднюю Оку заселяли вятичи (рязанцы), а верхнюю – северяне (черниговцы). О заселении Волги известно гораздо меньше. Однако, изучая топонимику, диалектические особенности и т.д., историки установили, что в первоначальном заселении верхней Волги в основном принимали участие словене новгородские, кривичи из Пскова и радимичи (смоляне). Причем непоседы новгородцы, как всегда, продвинулись дальше всех, о чем свидетельствует само название Нижнего Новгорода. Отношение их к новым переселенцам из русских княжеств было весьма натянутым, поэтому те вынуждены были селиться вдоль небольших рек внутри междуречья. Потому и пришедшие из русской земли первые пассионарии, жаждавшие занять достойное место под солнцем, не могли рассчитывать на успех в поволжских городах, и вынуждены были обращать свой взор на другие уделы. Лучшим доказательством этой неприязни могут служить погромы, учиненные нижегородцами, костромичами и ярославцами в 1304 году, после кончины Великого князя Андрея Городецкого. Тогда были вырезаны бояре, ставленники Великого князя, бывшие выходцами из русских земель.

Кроме Москвы, сходные этнополитические условия во второй половине XIII века сложились только в соседнем с ней Дмитрове, таком же молодом городе, выделившемся в самостоятельный удел практически одновременно с Москвой. Поэтому, только этот регион в тех условиях объективно мог стать местом концентрации пассионариев и, следовательно, центром зарождения нового этноса. И здесь на выбор истории повлияло несколько субъективных факторов.

Дмитровские князья чтили древние традиции и не пытались что-либо изменить. А в Москве ситуация сложилась иная. Сажая на удел едва родившегося сына, Александр Невский, естественно, должен был направить с ним своих преданных соратников, разделявших его идеи. Одним из них был потомок норвежских конунгов Протасий, предок знаменитых московских боярских родов Вельяминовых и Воронцовых, сыгравших заметную роль в становлении Москвы. Эти и подобные им пассионарные люди сумели сформировать новую традицию, согласно которой служилые люди подбирались на места по деловым качествам, независимо от национальности, происхождения и изначального вероисповедания. Но при этом незыблемо соблюдался принцип, который впоследствии выразился в словах: «За веру, царя и Отечество». Каждый принятый на службу должен был принять православие и до конца стоять за свою веру и Отечество, то есть Москву. Таким образом, Москва оказалась единственным местом, где энергия и способности пассионариев могли быть оценены по достоинству. Поэтому энергичные люди, приходившие из зоны точка, а также и те, что уже жили на владимирской земле, начали стекаться в Москву.

Движение этих «новых» людей Ключевский проследил, изучая родословную московских боярских родов. Он установил, что значительная часть их основателей пришла в Москву из различных городов Владимирской Руси именно в последней трети XIII века, то есть в период правления Даниила. Среди них заметную роль играли потомки отмеченных нами ранее пассионарных прусаков Александра Невского, составившие основу формировавшейся московской боярской системы. Шереметьевы, Челяднины, Бутурлины, Морозовы, Кутузовы, Пушкины, Епанчины, Колычевы, Захарьины – вот только некоторые боярские роды, своим происхождением обязанные прусским эмигрантам.

Именно эти активные, решительные люди сумели за короткий срок заложить фундамент будущего могущества Москвы. Заслуга Даниила Московского, воспитанного уже в духе новых традиций, состоит в том, что он, став реальным правителем, сохранил принципы строительства государства и способствовал его дальнейшему укреплению. Первые успехи этого строительства стали привлекать в Москву уже и знатных бояр, потянувшихся в нее из различных земель в конце правления Даниила. Кроме уже отмеченного ранее Нестора галлицкого, из северской земли в 1300 году со своей дружиной пришел Федор Бяконт, ставший воеводой Москвы и родоначальником Плещеевых. Из враждебной Рязани вместе с несколькими боярами перебежал Петр Басоволк. Благодаря его измене Даниилу удалось захватить у Рязани Коломну и пленить самого Константина Рязанского.

Именно сын Нестора боярин Родион, а вовсе не 16-летний Иван Калита, сыграл решающую роль в сражении с тверичами за Переяславль в 1304 году. Прославился он не только удалью в бою, но и небывалой, даже для того времени, жестокостью. Убив в сражении своего главного врага – боярина Акинфа Великого, ушедшего в Тверь, он собственноручно отрезал ему голову и, вздев ее на копье, бросил к ногам Калиты, к немалому ужасу богобоязненного князя.

Возвращаясь к роли первых московских князей в становлении Москвы, следует отметить, что все они, безусловно, были пассионарными личностями, хотя и с разными устремлениями. Даниил, несмотря на, казалось бы, очевидную нереальность поставленной задачи, всю жизнь упорно закладывал основы будущего могущества своего государства. Юрий с тем же упорством рвался на Великое княжение, не имея на то никаких законных прав. Преодолев все препятствия и достигнув желаемого, он сразу потерял интерес к столу великокняжескому, покинул владимирскую землю и перебрался в Новгород. Иван Калита со страстью коллекционера копил богатства, приобретал чужие земли и устроял свои. Цель весьма похвальная, если забыть о средствах, которыми она достигалась. Одним словом, это были «новые» люди, которые по выражению Ключевского «в своих действиях основывались не на преданиях старины, а на современных обстоятельствах».

Но, несмотря на всю энергию и целеустремленность московских князей, дело было все же не в них. Даниил, при всех его административных талантах, не сумел бы поднять Москву, если бы вокруг него не сконцентрировалась масса таких же энергичных и целеустремленных людей. И Юрий никогда бы не достиг желаемого, если бы москвичи не одобрили это очевидное нарушение традиций столонаследования, требовавшее, к тому же, огромных денежных затрат. Все служилые люди и смерды в то время были лично свободными и всегда могли перейти в любое княжество. При этом бояре, переходя к другому князю, даже не теряли своих вотчин в землях прежнего государя. Поэтому им ничего не стоило «проголосовать ногами» против происков Юрия Московского. Ярославские или суздальские князья, контролировавшие богатый Нижний, может быть, не менее страстно жаждали занять великокняжеский стол. И денег для этого в их купеческих городах было достаточно. Но население этих княжеств свято чтило древние традиции. Поэтому вопрос о претензиях на великое княжение мимо законного претендента, Михаила Тверского, у них даже не возникал.

А как же Андрей Городецкий, спросит внимательный читатель, ведь он также незаконно захватил великокняжескую власть. Но Андрей пришел к власти на волне всеобщего недовольства, вызванного недальновидной политикой законного правителя – Дмитрия Переяславского. А Михаил Тверской повсеместно пользовался непререкаемым авторитетом. И только москвичи одобрили претензии своего князя. Они уже почувствовали преимущества новых порядков, сложившихся в их городе, и готовы были поддерживать любые начинания, которые могли бы способствовать его дальнейшему возвышению. Причем независимо от того, следуют ли эти действия в русле устоявшихся традиций или нет.

В связи с этим можно сказать, что в Москве к тому времени уже сложилась консорция «новых» людей, по стереотипу поведения значительно отличавшихся от населения остальных княжеств. Кроме того, следует отметить и изменение в поведении самих пассионариев. По мере роста их численности и, следовательно, увеличения пассионарного напряжения в системе, кроме жажды личного успеха, деятельность пассионариев все больше направляется на укрепление их нового Отечества, которым для всех этих людей, стекавшихся из разных уголков бывшей Киевской Руси, стала Москва! Именно благодаря этим людям Москва достигла своих первых военных успехов, захватив и удержав рязанскую Коломну и смоленский Можайск. Захват земель, да еще в чужих государствах был явлением необычным для Руси того времени. А смоляне и рязанцы по отношению к москвичам в рамках Владимирской Руси соотносились также как, например, австрийцы и немцы – в рамках единого западноевропейского суперэтноса. Совершить набег на соседей, разорить, взять добро и полон, было делом обычным. Но удерживать земли с враждебным населением, отражая попытки прежних владетелей вернуть их... Это ж надо держать там постоянные гарнизоны. Кто же захочет пойти, бросив свое-то хозяйство - дураков нет. А на Москве подобные «дураки» водились. Захват Можайска и Коломны сулил немалые выгоды москвичам, так как обеспечивал контроль над всем течением Москвы-реки, и потому не только словом, но и делом был поддержан пассионарной частью московского населения. Московские служилые люди, несмотря на все трудности и личные неудобства, сумели отстоять завоеванное, зная, что в Москве их преданная служба будет оценена и вознаграждена по достоинству.

Именно эта растущая консорция помогла москвичам отстоять Переяславль и отразить нападение Твери, хотя мало кто верил, что Москва устоит под натиском войск Великого князя Михаила. Здесь следует отметить, что тверской князь не обратился за помощью к Орде, хотя легко мог найти для этого предлог, и не воспользовался благосклонностью к нему хана Тохты. Этот благородный жест спас молодую Москву и дорого обошелся самой Твери. Но объяснялся он не только характером Михаила. Сама тверская земля не поддержала бы обращение за помощью к Орде. Одно дело наказать злых разбойников новгородцев, тут и ордынцев позвать не грех. Но совсем другое – насылать «поганых» на владимирскую землю.

Дело в том, что Владимирская Русь, как осколок суперэтнической системы Киевской Руси, к тому времени состояла из нескольких самостоятельных этносов. Это были новгородцы, псковичи, смоляне, рязанцы, северяне и собственно владимирцы волго-окского междуречья. Поэтому для тверичей новгородцы были чужие, а москвичи - все-таки свои. А не считаться с мнением своего народа Великий князь не мог. Иначе, подобно Андрею Городецкому, призвавшему на Русь «Дюденеву рать», ему остаток жизни пришлось бы опираться только на милость золотоордынского хана. А это для Михаила было абсолютно неприемлемо.

А вот для москвичей Отечеством была уже только Москва. И потому все, что мешало ее возвышению, должно было безжалостно уничтожаться. Вот почему, когда Юрий для похода на Тверь привел с собой ордынцев Кавдыгая, москвичи поддержали этот шаг. Как ранее одобрили они и подлое убийство томившегося в плену Константина Рязанского, оправдывая его политической необходимостью. Свободный и авторитетный рязанский князь мог стать серьезным препятствием на пути московской экспансии. И, наконец, москвичи приняли самое живое участие в карательной экспедиции против Твери, проведенной по приказу хана Узбека под руководством Ивана Калиты. Вместе с 50-тысячной ордынской армией они «положили пусту» тверскую землю. А разгром был действительно колоссальный. Только один Иван выкупил у ордынцев 10 тысяч плененных тверичей и вывел их в свои земли. А сколько еще пленных досталось москвичам в качестве доли от военной добычи? И сколько еще было уведено на невольничьи рынки нижнего Поволжья? После этого погрома Тверь с огромным трудом восстановила свою экономику, но свое былое политическое значение восстановить уже не смогла. Так, одним решительным и жестоким ударом Москва сумела устранить своего главного конкурента в борьбе за преобладание во Владимирской Руси.

Подобные действия с точки зрения современной морали, безусловно, заслуживают осуждения. К сожалению, ранние стадии нового этнического процесса всегда сопровождаются эксцессами и непонятной современникам жестокостью. Но, только действуя таким образом, новая этническая система имеет шанс выжить во всегда враждебном ей окружении. Природные процессы, а к каковым относится и этногенез, находятся вне категорий добра и зла. В оправдание москвичам следует отметить, что жители других княжеств тоже были не прочь пограбить своих соседей. В упомянутом разгроме Твери принимали участие и другие княжества, и отнюдь не только из страха перед ханским гневом. Двигала ими, прежде всего, завись и желание обогатиться за счет других. Подобная система взаимоотношений их вполне устраивала, и ничего менять они не хотели. А в действиях пассионарной московской консорции уже тогда начало просматриваться стремление распространить свои идеалы на все русские земли, путем собирания их под рукой московского князя.

Ранее мы уже упоминали о том, что Иван Калита сумел избавить московские владения от разбойников и грабителей. О чем свидетельствует сей весьма примечательный факт? И в чем причина столь неожиданного успеха? Ведь подобная задача стояла перед правителями во все времена и во всех странах, но решить ее удавалось крайне редко. Конечно же, дело здесь не в настойчивости и решительности самого Ивана. Современному российскому читателю совершенно очевидно, что, например, несмотря на наличие, более чем решительного Президента, глубоко коррумпированные и совершенно разложившиеся органы государственного принуждения никогда не смогут обуздать преступность в стране. Объяснялся же этот успех московского правительства, прежде всего, продолжавшимся ростом уровня пассионарного напряжения. Достигнутый уровень пассионарности позволил энергичным людям навязать обществу и его служилой части стереотип поведения, основанный, прежде всего, на чувстве долга и ответственности за порученное дело. Человек, на своем месте, верно служащий Отечеству, стал вызывать уважение, и ему начали подражать. Вот почему москвичам удалось решить задачу, недоступную народам, живущим в «другие времена».

Эти же люди с чувством долга помогли Ивану Калите освоить и навсегда привязать к Москве приобретенные им земли. Так что к концу правления Калиты под его контролем оказалось большая часть земель Великого Владимирского княжества, за исключением Твери, Ярославля да Суздаля с Нижним Новгородом. И хотя формально княжества Ростовское, Дмитров-Галицкое, Белозерское и Стародубское еще сохраняли самостоятельность, но никакого политического веса они не имели, а их князья «ходили в полной воле» Калиты.

Территориальный рост Московского княжества от Даниила до Ивана III

Но не только служилые люди с чувством долга могли рассчитывать на достойную оценку своих заслуг со стороны общества и государя. Москва, жестоко притеснявшая и разорявшая тяглых людей в других княжествах, всячески старалась привлечь смердов на свои земли. Калите предание приписывает издание «Земледельческого закона», в котором добросовестным землепашцам предоставлялись различные льготы. Помимо привлечения переселенцев, Иван огромные суммы тратил на выкуп пленников из Орды, также выводя их на свои земли. И эти новые насельники, принимая стереотип поведения московской консорции, в прямом и переносном смысле платили ему за это с торицей.

Кроме чувства долга перед новым Отечеством, московских пассионариев также объединяла и твердость в «истинной» вере. Поэтому митрополит Петр, чувствуя духовную близость с этими новыми людьми, и ощущая в Москве потенциал возрождения земли Русской, и решил перенести в нее свою кафедру. Это событие сделало Москву духовным центром всего восточного славянства и значительно упрочило ее позиции в борьбе за преобладание на владимирской земле. Таким образом, Москва, по выражению Л.Н. Гумилева, превратилась в своеобразный «военно-монашеский Орден», сумевший превозмочь и доблесть Рязани, и могущество Твери и богатство Новгорода.