Глава 5. Бурная молодость
Рубеж
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…
Вольному сердцу на что твоя тьма?
А. Блок
Рубеж XV и XVI веков, по образному
выражению Л.Н. Гумилева, характеризовался сменой цвета времени. Русский этнос
вступил в акматическую фазу. Переход этноса из одной фазы в другую, как
правило, происходит постепенно и не может быть определен каким-то конкретным
моментом времени. Первые признаки этого перехода стали заметны в самом конце XV века. Но лишь после смерти
Василия III всем стало окончательно ясно, что настали «другие времена».
Акматическая фаза иначе называется фазой перегрева. Постоянно растущая
концентрация пассионариев и создаваемое ими пассионарное напряжение начинает
превышать уровень, необходимый для нормального развития этноса. Ситуацию можно
сравнить с паровым котлом, в котором заклинило предохранительный клапан. И если
вовремя не снизить давление, то котел, то есть этническую систему может просто
разорвать.
Избыток пассионариев приводит к тому, что они начинают мешать друг другу.
Между ними начинается и постепенно приобретает все более ожесточенный характер
борьба за «место под солнцем». В процессе этой борьбы у них резко меняется
стереотип поведения, который пассионарии постепенно навязывают и всему этносу.
Императивом поведения становится принцип: «Будь самим собой». То есть на первый
план выходят личные интересы и устремления, хотя необходимость служить державе
по-прежнему под сомнение не ставится.
Попробуем подробнее рассмотреть процесс перехода русского этноса в
акматическую фазу. После присоединения к Москве большинства русских княжеств,
перед Иваном III встал вопрос, как наиболее эффективно обеспечить их лояльность
центральной власти. И здесь были возможны два варианта освоения присоединенных
земель. Первый вариант – колониальный, предусматривал полную ликвидацию местных
управленческих элит и замену их московским боярством. Этот вариант был
реализован в Новгородской, Вятской, а позднее и в Псковской республиках. Причем
наиболее радикальной экзекуции подверглась самая сильная и потому наиболее
опасная, Новгородская республика. Как мы уже отмечали выше, Иван III выселил во внутренние
области 7 тысяч наиболее влиятельных боярских, купеческих и житых семей, а его
внук, Иван Грозный довершил начатое, истребив всех хоть сколько-нибудь активных
и влиятельных новгородцев. Таким образом, новгородский этнос был окончательно
ассимилирован москвичами.
Но подобный подход был неприемлем при подчинении княжеств всей
Владимирской земли. Старинное московское боярство чисто физически не смогло бы
«в одночасье» заменить княжескую и боярскую элиту во всех вновь присоединенных
землях. К тому же бояре в этих княжествах, сохранившие «предание» о праве
свободного перехода, не видели ничего страшного в смене «хозяина» и искренне
стремились перейти под руку сильного московского князя. Оттолкнуть их от себя
было бы непростительной политической ошибкой. Многочисленные удельные князья и
их бояре, лишенные своих земель, неизбежно оказались бы в Литве. И эта активная
и, в таком случае, уже враждебная Москве масса служилых людей, сохранявшая
многочисленные связи в своих землях, могла существенно изменить соотношение сил
в извечном противостоянии москвичей и литовцев, и спровоцировать усиление
желания многих владимирских земель отдаться под руку Литвы. Поэтому московское
правительство пошло по пути сохранение за прежними владетелями прав на
управление ранее принадлежавшими им землями. Причем, получая статус наместника
московского государя в своих бывших уделах, князья даже длительное время
сохраняли за собой ряд государственных функций, таких как право
безапелляционного суда и некоторых других.
В результате, количественный и качественный состав московского боярства
резко изменился. Значительное число бывших удельных князей получили статус
бояр. И само это понятие претерпело существенное изменение. Как мы отмечали
ранее, в Великом княжестве Московском боярами назывались наиболее значительные,
знатные дружинники, обладавшие крупными вотчинами и собственными дружинами и
служившие князю по договору, предусматривающему свободный отъезд без потери
вотчин. В Московском же государстве боярами стали именоваться члены боярской
Думы, назначаемые государем. То есть, слово боярин стало означать
государственную должность. Причем должности эти занимали, становясь боярами, в
основном многочисленные Великие и удельные князья присоединяемых к Москве земель.
Концентрации бывших удельных князей в столице способствовали сами
московские государи. Не очень веря в лояльность бывших соперников, они
старались держать их при себе, под присмотром. Вместе с князьями в Москву
перебирались и их бояре. А так как искони считалось, что владетельный князь не
мог быть ниже боярина, то бывшие Великие и удельные князья из Суздаля,
Ярославля, Ростова, Твери, Рязани и Литвы быстро вытеснили с первых ролей в
боярской Думе потомков старинных московских боярских родов, а также способствовали
продвижению «наверх» своих бояр. Кроме того, в конце XV века усложнению московской
боярской системы способствовал приток татарских царевичей и князей из Казани,
Крыма и Волжской Орды.
Естественно, что все это вызывало серьезное недовольство старинных
московских бояр, незаслуженно отодвинутых на второй план, и процессы изменения
структуры московского боярства протекали очень болезненно. Для упорядочения
запутанных взаимоотношений «новых» и «старых» бояр была сознана знаменитая
московская система местничества, настолько любопытная, что она заслуживает
подробного рассмотрения.
Согласно этой
системе, в Москве XVI века при назначении служилых людей на высшие должности
стали руководствоваться не их личными качествами, как это было в фазе подъема,
и не субъективным мнением начальства, а относительным служебным значением
фамилий, к которым они принадлежали, и генеалогическим положением каждого из
них в своей фамилии. Это фамильное значение лица по отношению к другим лицам
как своей собственной, так и чужих фамилий называлось его отечеством. Отечество каждого высчитывалось с
математической точностью. Местнический счет
подразделялся на простой – по родословцу, и двойной – по родословцу и по разрядам. Счет по родословцу
определял генеалогическое отношение лица к его родичам. А двойной счет
определял отечество лица по отношению к членам других фамилий.
Согласно
родословцу, первое место в семейной иерархии принадлежало старшему брату, два
следующих – двум его младшим братьям, четвертое место – его старшему сыну и
равному ему четвертому брату. Пятое место принадлежало второму сыну старшего
брата, старшему сыну второго брата и пятому брату. Ну и так далее. То есть, по
основному правилу родословной арифметики старший сын всегда занимал четвертое
место относительно своего отца и был равен третьему дяде. Таким образом,
отечество каждого из родичей определялось его сравнительным расстоянием от
общего предка и измерялось местами.
Генеалогическое
расстояние между лицами одной и той же или разных фамилий, назначаемых на
различные должности, должно было соответствовать иерархическому расстоянию
между этими должностями. Для этого все должности каждого ведомства были расположены
в порядке старшинства, составив иерархическую лестницу служебных мест. Если родственники
назначались на должности по одному ведомству, то младший должен был получить
должность, которая отстояла от должности старшего на столько мест, на сколько
мест по родословцу младший отстоял от старшего.
Сложнее был
счет, определявший местнические отношения между членами разных родов. Если
члены двух разных фамилий назначались на службу по одному ведомству, они для
проверки назначения высчитывали, какое между ними расстояние по служебному отечеству,
используя разряды. Разрядами назывались росписи назначений на высшие должности,
которые велись Разрядным приказом и сводились в погодные разрядные книги. В
1556 году был составлен Государев разряд – официальная разрядная книга за 80
лет, начиная с 1475 г. Таким образом, именно эта дата может считаться началом
системы местничества в Москве. В разрядах «совместники» искали прецедента из
прежних лет, где бы их предки также служили вместе, и вычисляли ранговое
расстояние, какое лежало между занимаемыми ими должностями. По этому расстоянию
определялось сравнительное отечество их фамилий. Определив отношение фамилий по
разрядам, оба назначенных «совместника» брали свои родословцы и по ним
высчитывали свое генеалогическое расстояние каждый от того своего предка, который
встретился на службе в найденном случае с предком другого. Если расстояние это
было одинаково у обоих, то они могли быть назначены на такие же должности, т.
е. с таким же иерархическим расстоянием, какое было между должностями их
предков. Но если один из совместников отстоял от своего предка дальше, чем его
соперник от своего, он должен был спуститься ниже на соответствующее число
мест.
Так как в период становления местнической
системы, великие и удельные князья, становясь наместниками в своих бывших
княжествах, приобретали наивысшие государственные должности, то и их фамилий
заняли главенствующее положение в боярской системе Москвы. Высший слой
московского боярства составили князья Шуйские – потомки Великих князей
Суздальских, князья Пенковы – потомки Великих князей Ярославских, князья Ряполовские
– потомки Великих князей Стародубских, князья Бельские, Мстиславские и Патрикеевы
– потомки литовских князей из рода Гедемина, а также князья Лобановы - потомки
князей Ростовских. Из старого московского боярства в верхнем слое сумел
сохраниться только род Захарьиных-Кошкиных. Средний слой боярства составили
потомки удельных князей. Микулинских и Холмских из Твери, Курбских из
Ярославля, Воротынских, Одоевских и Белевских из Чернигова, Пронских из Рязани.
В этом слое удержались и знатнейшие фамилии старинного московского боярства:
Вельяминовы, Давыдовы, Бутурлины, Челяднины и другие. Второстепенное московское
боярство и потомки мелких удельных князей, а также боярство из присоединенных
княжеств образовали третий и последующие разряды.
Сложившаяся
жесткая система местничества на первых порах смогла упорядочить взаимоотношения
этой разношерстной массы служилых московских людей. Однако в дальнейшем, именно
жесткость и консервативность иерархии боярских родов стала серьезным
препятствием для нормального функционирования государственной системы.
Усиливающаяся с каждым годом запутанность местнических счетов, приводила к
многочисленным конфликтам при назначении на должности. По мере усложнения
структуры ведомственных должностей с каждым годом становилось все труднее
подобрать на должность человека, отношение отечества которого к отечествам
других должностных лиц соответствовало бы рангам занимаемых ими должностей.
Московский государь практически был лишен возможности как-то влиять на выбор
претендентов на высшие должности, так как назначение определялось не личными
достоинствами и заслугами претендента, а его отечеством. Ничто, никакие угрозы
и наказания не могли заставить боярина согласиться занять должность, не соответствующую
его отечеству, так как это грозило потерей чести и понижением отечества всего
его рода. Талантливым и энергичным, но не родовитым пассионариям в этой системе
уже не оставалось шансов подняться наверх. В фазе подъема, когда пассионарии
были еще не столь многочисленны, каждый из них был ценен для государства и
потому мог рассчитывать занять положение, соответствующее его способностям и
заслугам. Теперь же пассионариев в Москве стало слишком много. Жесткая система
местничества законсервировала раз установившиеся соотношения между ними, и
какое-либо ненасильственное изменение их положения стало невозможным.
Вчерашние
соперники московского князя, став его высшими боярами, несмотря на сохранение
за ними их бывших вотчин, естественно не испытывали особого восторга от перемены
своего положения. Бескорыстное служение новой отчизне не могло входить в их
планы. Как мало эти «новые» бояре были
похожи на тех, кто на своих плечах поднимал величие Москвы, кого так ценили и
любили первые московские князья, кто готов был «умереть, но не подвести своего
государя». Главной их задачей становилось извлечение максимальных материальных
выгод из своего нового положения, путем получения наиболее важных и выгодных
должностей. Улучшить свое положение путем отъезда к другому князю стало
невозможно, так как других удельных князей уже не осталось. В XVI веке отъехать можно было
только в Литву, а это было уже государственной изменой. Последней попыткой
отъезда был переход в 1479 году князя Оболенского, обиженного Иваном III, к его брату, Борису
Волоцкому, закончившаяся казнью героя новгородской войны. Поэтому продвигаться
наверх в условиях жесткой системы местничества московские бояре могли только
путем устранения своих конкурентов.
Но и старинное московское боярство, незаслуженно отодвинутое на задний
план, не могло быть довольно своим положением, и неизбежно должно было принять
правила игры, навязанные «новыми» боярами. Такая концентрация неудовлетворенных
пассионарных честолюбцев неизбежно должна была привести к жестоким
столкновениям, борьбе каждого с каждым и всех против всех, столь характерной
для акматической фазы. А единственным полем для этой борьбы, неосторожно
оставленным боярам московскими самодержцами, стала борьба за выбор
престолонаследника.
Первые московские государи, утвердив принцип передачи власти по прямой
нисходящей линии, оставили за собой право решать, кто из сыновей будет венчан
на царство. И сразу же вокруг наследников стали формироваться боярские партии,
боровшиеся за продвижение своего кандидата и устранение конкурентов. Первые
проявления этой борьбы были отмечены на рубеже XVI века. Тогда шла
ожесточенная, хотя и скрытая борьба между партией внука Ивана III, царевича Дмитрия и его
матери Елены и партией царевича Василия, сына Ивана III от Софьи Палеолог. «Новые»
бояре, недовольные усилением самодержавных порядков, связываемых с влиянием
Софьи, выступали за Дмитрия и Елену. Дело в том, что Елена была дочерью
господаря Молдавского Стефана. А в Молдове бояре имели колоссальное превосходство
в правах по сравнению с московским боярством. Поэтому знатнейшие «новые» московские
бояре справедливо надеялись с ее помощью значительно расширить свои привилегии.
Старинные же московские бояре, недовольные своим второстепенным положением,
выступали за Софью и Василия, надеясь, что сильная державная власть «укоротит»
удельных «выскочек» и даст возможность исконному московскому боярству
восстановить свое положение. Вначале, в борьбе за влияние на Великого государя
верх одержала партия Елены и Дмитрия. В 1498 году царевич Дмитрий был
торжественно венчан на царство и стал соправителем Ивана. Венчание
сопровождалось массовыми казнями и репрессиями бояр, сторонников Софьи и
Василия, пытавшихся составить заговор против Дмитрия. Однако уже в 1499 году партии
Софьи удалось переломить ситуацию. При этом были подвергнуты опале наиболее влиятельные
сторонники Елены, князья Патрикеевы и Ряполовские. Семен Ряполовский был казнен,
а князья Патрикеевы лишены имущества и пострижены в монахи. 1502 год был ознаменован
окончательной победой Софьи и ее сына. Василий стал соправителем отца, а
Дмитрий и его мать, после уничтожения их сторонников, были заключены в темницу.
В 1525 году очередное противостояние боярских партий было вызвано
решением Василия III развестись и отправить в монастырь бездетную Соломонию Сабурову. Вопреки
значительной боярской оппозиции, выступавшей за строгое соблюдение норм
православия и тайно поддерживавшей его брата Юрия, Василий вторично женился на
Елене Глинской. А та была племянницей знаменитого Михаила Глинского, который
еще недавно претендовал на стол Великого князя Литовского и, потерпев неудачу,
вместе со всем родом перешел на службу к московскому государю. Закулисная
борьба, сопровождавшаяся распространением слухов о бесплодности Василия, о
рождении Еленой детей от ее фаворита,
князя Овчины-Оболенского, завершилась поражением сторонников Юрия. А род
князей Глинских, породнившись с царем, вошел в высший слой московского
боярства. Вместе с ними в высшие круги сумели пробиться и старинные московские
некняжеские роды Воронцовых-Вельяминовых, Головиных-Ховриных и
Тучковых-Морозовых. Первое же место в боярской иерархии к концу правления Василия
получили князья Шуйские.
Ожесточенная борьба боярских родов,
в период правления первых грозных самодержцев протекала в основном закулисно.
Однако после смерти Василия III, в период регентства Елены
Глинской при малолетнем сыне Иване IV она вылилась в открытую схватку боярских партий.
Сразу после смерти Василия был разоблачен заговор бояр в пользу дяди Ивана,
князя Юрия Дмитровского, в результате которого Юрий и его сторонники были
заключены в тюрьму. Через год борьба между Михаилом Глинским и Овчиной-Оболенским
за влияние на княгиню-регеншу закончилась победой последнего. Глинский
скончался в тюрьме. Вместе с ним были репрессированы князья Воротынские, Бельские
и боярин Воронцов. Вскоре группа бояр, недовольных возвышением Овчины-Оболенского,
подтолкнула к измене другого дядю Ивана, Андрея Старицкого, который решил
опереться на новгородцев. Правительству Елены удалось подавить восстание. Князь
Андрей и его бояре были репрессированы, а сотни новгородцев – повешены.
Естественно, торжество фаворита Елены вызывало зависть у знатнейших бояр
и, прежде всего, занимавших первое место при Василии III князей Шуйских. В 1538
году Елена внезапно умерла, и поползли слухи о ее отравлении не без участия
главы клана Шуйских, Василия. Всесильный
фаворит Овчина-Оболенский был умерщвлен в тюрьме, а его сестра, мамка
малолетнего государя, была пострижена в монахини. Репрессированные Еленой
князья Бельские и Шуйские вернулись из тюрем. После этого началось бурное время
боярского правления, сопровождавшееся войной боярских партий, группировавшихся
вокруг двух наиболее влиятельных на тот момент боярских родов Шуйских и
Бельских, и разграблением царской казны. Вначале верх взяли Шуйские, затем
Бельские. Однако, в 1543 году Шуйские совершили контрпереворот,
сопровождавшийся погромами, происходившими на глазах у малолетнего царя. Иван
Бельский был убит, а его многочисленные сторонники отправлены в ссылку.
Иерархия боярских родов вновь подверглась существенной перетряске.
Система местничества смогла упорядочить назначения на должности, но не
могла помешать боярам резать друг друга. Если более родовитый соперник мешал
занять выгодную должность, то его нужно было устранить. К боярским группировкам
примкнули пассионарии из «низов», и вскоре вся столица разбилась на несколько
враждебных лагерей. Именно тогда московское общество реально ощутило, что
«романтический» период всеобщего подъема завершился, и что «своя рубашка» все
же ближе к телу. Поэтому 1533 год можно определить как рубеж, определивший
явный переход в акматическую фазу.
Но далеко не все пассионарии из «низов» горели желанием служить орудием
аристократических разборок. Сытая холопская жизнь в лучах боярской славы многих
не удовлетворяла. Их манил простор и вольная жизнь, полная опасностей.
Количество таких людей, ищущих приключений на свою голову, в акматической фазе
резко возросло. И путь их лежал на границу, которая в то время представляла
собой степные пространства «Дикого» поля на юге и юго-востоке и огромные
таежные массивы на северо-востоке. Тогда и началось движение на восток за
«мягким золотом» челдонов-первопроходцев, в основном, выходцев из Великого
Устюга. Сначала купцы освоили морской путь через Обскую губу в таежную часть
Западной Сибири, а затем уже и переселенцы начали осваивать сухопутный маршрут
через Северный Урал. Продвигаясь на восток, они строили остроги и
«объясачивали» местное население. А другие удальцы уходили на юг, в «Дикое»
поле и присоединялись к казакам.
Следует отметить, что существует значительное число версий о
происхождении казаков и разброс мнений по этому вопросу очень велик. На одном
полюсе – традиционная социальная версия о беглых крестьянах, воспользовавшихся
разгромом Ордынских татар и сумевших освоить благодатные донские черноземы. На
другом – версия о древнем народе, ставшим известным в средние века под именем
казаков. У этой версии имеется множество подверсий. Самая фантастическая из них
ведет казаков от скандинавов-русов. Другие авторы идентифицируют казаков с
хазарами, внутренними булгарами (торками, берендеями, черными клобуками,
ясами), печенегами, половцами и их различными сочетаниями. Обе полярные версии
не выдерживают критики. Безусловно, беглые крестьяне не смогли бы в короткий
срок создать новую этническую общность и выжить в столь опасном соседстве с
крымскими татарами и ногаями. Но и традиционный уклад жизни рыболовов-хазар и
скотоводов-булгар был весьма далек от образа жизни казацкого народа-войска. И
понадобились традиционная доблесть и военные традиции осколков древних тюркских
народов и пассионарность русских вольнодумцев, чтобы сложилась новая устойчивая
этническая система со столь оригинальным стереотипом поведения.
Впервые в летописях термин козаки* (казаки в современной
транскрипции) был применен к рязанским пограничникам. После падения Золотой
Орды степные территории Северного Причерноморья и бассейна среднего и нижнего
Дона остались без контроля. И, с конца XV, туда устремились
«вольные» люди из Москвы и русских земель Литвы. Из Москвы на Дон, Хопер и
Среднюю Волгу бежали те, кого не устраивали строгие, полумонашеские порядки
московского государства, в котором начались процессы постепенного ограничения
свободы тяглых и служилых людей. Те, кто чувствовал в себе «силушку великую»,
но, из-за сложившейся к концу XV века уникальной системы
местничества, уже не мог рассчитывать на
карьеру и успех в Москве. Но приходили они на Дон не как крестьяне,
ремесленники или дворяне, а как «свободные атомы», вырвавшиеся из своей
этнической системы. Обладая высокой пассионарностью, они смешивались с такими
же «свободными атомами» из сохранившихся там потомков хазар (бродников) и
внутренних булгар (черкасов) и других тюркских кочевых народов. Эти удальцы
образовывали военизированные общины, которые быстро переросли в субэтносы донских,
волжских, а позднее – уральских и
сибирских казаков. В начальный период своего существования казацкие общины
строились на принципах военной демократии. Все население казачьей общины-войска
было лично свободным. Все руководящие должности (атаманы, полковники, сотники
и другие) были выборными, и все имели
равные права при выборах. Основным занятием казаков в мирное время была охота,
рыболовство и бортничество. Земледелием казаки до конца XVII века не занимались.
Но мирные периоды в жизни казачества были крайне редки. Жизнь в диком
поле проходила в постоянной борьбе с кочевниками из Крымского, Казанского,
Астраханского и Узбекского ханств, а также Ногайской Орды, во взаимных набегах.
И военная добыча в период становления казачьих общин являлась едва ли не
основным источником их существования. Для выживания в условиях постоянной
опасности требовалась жесткая дисциплина и непрерывное совершенствование
боевого мастерства. Столь необычные жизненные условия при наличии высокого
уровня пассионарной энергии пограничников привели к формированию среди потомков
смешавшихся русских беглецов и тюркских удальцов оригинального стереотипа
поведения. Его отличие от стереотипа поведения русских было столь велико, что
можно утверждать - к концу XVI века на границе сложился
особый этнос со сложной внутренней структурой, полученной путем разделения на
казацкую старшину и голытьбу. Национальные черты казаков прямо указывают на
этнические компоненты, из которых они сложились. Навыки рыболовства и
склонность к речным долинам они получили от хазар. Воинскую доблесть, любовь к
коню и вольным степным просторам – от черкасов. Веру, язык и пассионарную
энергию от русских. Но, несмотря на огромные различия в поведении, в Москве
этих разбойников с православным распятием на шее все же считали своими,
выполнявшими важную функцию прикрытия степных границ. К ним исправно
отправлялись обозы с оружием, боеприпасами, хлебом и даже с жалованием.
Но не только сибирская тайга и степные просторы стали местом приложение
сил пассионарных простолюдинов. Некоторые из них становились главарями
разбойных шаек, вновь начавших орудовать в московском государстве. И количество
этих шаек неуклонно возрастало, пополняясь толпами субпассионариев. Смена
этнического стереотипа поведения при переходе в акматическую фазу, позволила
этим деструктивным элементам получить, наконец, пассионарных вождей и сполна
проявить свои низменные устремления. Уже забытые после Ивана Калиты и его
приемников, «повывевших татей», грабежи и разбой, вновь стали широко
распространяться на московской земле. В этих условиях, в 1497 году появился
новый судебник Ивана III. Его главным отличием стал
значительный перечень преступлений, которые карались смертной казнью. Широко
стала применяться торговая казнь, то есть публичная порка, неизвестная древнерусскому праву.
Пытки стали основным инструментом дознания при расследовании любых
сколько-нибудь серьезных дел. Но даже эта
жесточайшая система наказаний не могло изменить ситуацию. Воровство и
разбой продолжали нарастать.
Смена этнической фазы проявилась не
только в светской, но и в духовной жизни русского этноса. В период фазового
перехода, характеризуемого резкой сменой стереотипа поведения и связанного с
этим «брожением в умах», резистентность этноса, то есть его сопротивляемость
внешним влияниям резко снижается. Это создает благоприятные условия для проникновения
в этнический организм различных чуждых
ему идей. Именно в этот период русское православие подверглось серьезному
испытанию в результате проникновения в него антихристианского по сути учения,
названного современниками «ересью жидовствующих».
Ересь эта появилась в Новгороде в
1470 году, перед самым захватом его Москвой. Она была принесена туда евреями:
Схарией, Иосифом Шмойло и Моисеем Ханушем, пришедшими вместе с литовским князем
Михаилом Олельковичем, присланным польским королем по просьбе новгородцев.
Потому она и была названа ересью жидовствующих. Схария, бывший известным
астрологом, магом и чародеем, вместе с товарищами сумел вовлечь в ересь новгородских
священников: Дионисия и Алексея и их семейства. Благодаря влиятельности и популярности
последних, им в короткий срок удалось обратить в свою веру множество других
священников, диаконов и мирян. Новгородский этнос, глубоко погрязший в фазе
обскурации, утратил нравственные ориентиры и оказался легкой добычей еретиков.
Сама ересь, несмотря на внешнее
сходство и источник возникновения, не имела отношения к собственно иудаизму.
Тем более что иудаизм - это учение об избранном народе и иудеем в то время можно
было только родиться, но нельзя было стать. Митрополит Макарий, описывавший это
лжеучение, прямо называл его адептов не еретиками, а отступниками. То есть это
учение было не христианской ересью, а учением, полностью его отрицающим. Подобно
иудеям, еретики утверждали единство бога и отрицали Святую Троицу. Они утверждали,
что Христос был простым человеком, а истинный Мессия еще не приходил. Отсюда вытекало
отрицание всех христианских святынь, таинств, писаний, икон, монашества и
прочего. Л.Н. Гумилев определял это течение, как теистическую антисистему или
систему негативного мировоззрения. Подобные системы характеризуются отрицанием
реального мира во имя тех или иных абстрактных идей. Они призывают в корне
изменить мир, предварительно разрушив его. Антисистемы довольно часто возникают
в период перехода в акматическую фазу при наличии контактов на суперэтническом
уровне. Не избежал этого и русский этнос.
То, что у истоков этой антисистемы
стояли евреи, безусловно, свидетельствовало об их стремлении разрушить
православие изнутри. Дело в том, что лишенные Родины и разбросанные по всему
миру евреи, тем не менее, представляли собой единый суперэтнос, скрепленный
иудаизмом. А любой этнос, как всякое природное явление, стремиться создать наиболее
благоприятные условия для своего расширения и развития. И победу в этой борьбе
за место под солнцем одерживает тот, кто сможет навязать окружающим свой
стереотип поведения. Главным же препятствием для развития еврейского
суперэтноса в Европе был католический абсолютизм на Западе и православное
самодержавие на Востоке.
Западная Европа в XV веке вступила в фазу
надлома и раскола этнических полей. Начавшаяся под напором нарождавшейся
буржуазии Реформация католической церкви сумела примирить христианскую мораль
Нового завета с духом предпринимательства и наживы. Реформация создала
предпосылки для будущего всевластья Капитала, что открывало широкие перспективы
развития еврейского суперэтноса на Западе. Но с русским православием фазы
подъема, решительно отвергшим унию с католицизмом, иудаизм не мог ужиться
категорически. Жесткая православная система, строго соблюдавшая принципы Нового
Завета, не оставляла еврейству никаких шансов на занятие ведущих позиций в
России. Поэтому ослабление русского православия объективно становилось одной из
главных задач иудаизма, и философия антисистемы явилась наиболее действенным оружием
в этой борьбе.
Но, открытое объявление материального мира злом, подлежащим уничтожению,
естественно, не может находить поддержки у неподготовленных адептов. Поэтому
характерным признаком всех антисистем является использование лжи, как принципа
их существования. Ерисархи постепенно
вовлекают новообращенных, предлагая пытливым умам оригинальные объяснения
различных противоречий традиционных учений и решения жизненных проблем. И лишь
укрепившимся в ереси открывался подлинный смысл и цели учения.
Подобное поведение было характерно и для новгородских еретиков. Дионисий
и Алексей демонстрировали аскетизм и внешнюю благочестивость поведения, чем
заслужили всеобщее уважение окружающих. С твердыми в вере они вели себя как
верные православные христиане. Но колеблющихся и любопытных постепенно
совращали с «пути истинного», пользуясь невежеством новгородцев и незнанием ими
основных догматов православия. При этом строго соблюдалась тайна организации, и
много лет еретики успешно скрывали свою деятельность от центрального
правительства и митрополии. Дионисий и Алексей, всячески демонстрировавшие свое
рвение к православной вере и святость поведения, так понравились Ивану III, посетившему в 1480 году
свою новую вотчину, что он перевел их в Москву, в Успенский и Архангельский
соборы. И после этого ересь начала распространяться в высших слоях московского
общества. Среди вовлеченных в тайную секту оказался будущий митрополит Зосима,
знатнейший дьяк Федор Курицын и даже мать царевича Дмитрия, Елена. Распространению
ереси в Москве способствовало повальное увлечение населения астрологией и
разного рода гаданиями, что активно использовали еретики.
Новгородскому архиепископу Геннадию удалось
раскрыть практически всю новгородскую организацию еретиков, но те бежали в
Москву, под покровительство Курицына. Когда же, в 1489 году митрополитом был
избран Зосима, тайный еретик, над русским православием нависла серьезная
угроза. Тогда Геннадий напрямую обратился к другим епископам, и те добились
созыва Собора против еретиков. Сам Геннадий происками отступников на Собор
допущен не был, но благодаря предоставленным им материалам, сектанты были
преданы проклятию и отлучены от церкви. Но разоблачены были далеко не все.
Зосима, больше всех проклинавший уже разоблаченных еретиков, а также Курицын
остались на своих местах и продолжили активное распространение ереси. При этом
многие православные, пытавшиеся разоблачить Зосиму, сами оказывались в
заточении и лишались всего имущества по указам государя, попавшего под влияние
отступников. Для противостояния авторитету митрополита должен был появиться не
меньший общепризнанный духовный авторитет. И он явился в лице Иосифа Волоцкого.
Иосиф, в миру Иван родился 12 ноября 1440 годы в родовом селе Язвище под
Волоколамском в семье мелкого боярина. Как и многие русские подвижники веры, он
рано обнаружил склонность к иноческой жизни, способности к наукам и острый,
пытливый ум. В двадцать лет он постригся в монахи под именем Иосифа и поступил
в монастырь к знаменитому старцу Пафнутию Боровскому. Там он с «величайшей
ревностью исполнял тяжелейшие послушания» и заслужил всеобщее уважение. Уже в
первые годы монашества обнаружился его дар сильного влияния на окружающих. Под
действием проповедей Иосифа его родители
и оба брата ступили на стезю монашества. Причем братья достигли высокого
положения в церковной иерархии. Один стал архиепископом Ростовским, а другой –
епископом Тверским.
Через семнадцать лет подвижнического служения Иосиф был назван умиравшим
Пафнутием своим приемником. Став игуменом, Иосиф решил ввести строжайший
общежительный устав времен Сергия Радонежского, но, не найдя понимания у части
братии, покинул монастырь. Вернувшись на родину, он удалился в глухую
«пустынь», где по примеру первых русских иноков-пустынников начал создавать
монастырь. Слава о его благочестии и книжной мудрости быстро распространилась
на Руси. Новый монастырь стал наполняться иноками, среди которых было много
людей знатного происхождения, которые при пострижении жертвовали монастырю
значительные земли и имущество. Благодаря этому Волоцкий монастырь, подобно
Сергиевой лавре, быстро расцвел и стал в один ряд с наиболее значительными традиционными
центрами православной духовности. Сам Иосиф, как и Сергий Радонежский,
воспитывал свою братию, прежде всего, личным примером. Вскоре уже для всей
страны «преподобный Иосиф сиял как светило». Благодаря его редкому дару слова и
умению вести увлекательные и назидательные беседы, множество знатных бояр,
вельмож и князей стремились заполучить его себе в духовники.
И вот к такому непререкаемому авторитету
обратился Геннадий Новгородский в
борьбе с опасной ересью. Иосиф со всей страстью своей пассионарной натуры и
публицистическим талантом вступил в схватку с высокопоставленными ерисархами. В
1493 году он написал свой знаменитый «Просветитель», в котором разоблачил
еретиков и их главу, митрополита Зосиму. Одновременно он направил страстные
послания к наиболее влиятельным и твердым в вере епископам, призывая их
ополчиться на отступника митрополита. Призыв его не остался без ответа и уже в
1494 году Зосима вынужден был покинуть митрополию. Но братья Курицыны и многие
другие знатные еретики остались на своих местах. В борьбе за выбор наследника
сектанты естественно поддерживали Дмитрия, надеясь на его мать, отступницу
Елену. Но вскоре Иосифу, который постепенно приобрел влияние и на Великого
князя, удалась разъяснить Ивану всю
опасность ереси для православия, и Елена с сыном были подвергнуты опале. Вместе
с ней был репрессирован и ее наиболее ярый приверженец, Василий Патрикеев,
который поэтому был также заподозрен в ереси и в наказание – пострижен в монахи
с именем Вассиана. Для исправления он был направлен в скит к знаменитому старцу
Нилу Сорскому. Наконец, длительная борьба Иосифа за полное искоренение ереси в
1504 году увенчалась успехом. Иван III приближался к могиле и,
думая о спасении души, решился, наконец, выдать основных еретиков, к которым
так сильно благоволил, на расправу Иосифу. Церковный Собор, на котором главный
обличитель выступил с пламенной речью, предал отступников церковному проклятию.
Иван Курицын и ряд главнейших еретиков были приговорены к сожжению. Множество
отступников было заключено в тюрьмы, а раскаявшиеся были разосланы по
монастырям. Антисистема была разгромлена, но как показали дальнейшие события –
не до конца.
Переход в акматическую фазу
сопровождался не только ударом по православию извне, но и внутренней борьбой
пассионарных иерархов русской православной церкви. Борьба эта в истории церкви
получила название противостояния «иосифлян» и «нестяжателей». Главой партии
«иосифлян» был сам Иосиф Волоцкий, а «нестяжателей» - Нил Сорский.
Нил Майков родился в 1433 году, в
Белозере. В юности был пострижен в монахи в Кирилло-Белозерском монастыре. В
молодости совершил длительное паломничество на «Восток» и долгое время провел на знаменитом Афоне.
Изучил греческий язык и познакомился с творениями отцов церкви и многими
другими духовными произведениями, мало известными или совсем не известными на
Руси того времени. Вернувшись в родной монастырь, он через некоторое время
покинул его и основал на реке Соре первый в России монашеский скит, отчего и
стал называться Сорским.
Жизнь в ските сильно отличалась от традиционного
монастырского общежития. Монахи жили в отдельных кельях, общее монастырское
имущество отсутствовало. Количество монахов в ските строго ограничивалось.
Настоятель, выбираемый самими монахами, не имел каких либо административных
функций и выступал скорее в роли добровольного советчика. Скит был полностью отделен от мирской жизни.
Вокруг него не создавалось поселений. Монахи не допускали в свои церкви мирян,
не принимали у населения «заказов» на поминальные богослужения, не занимались
просветительством и врачеванием, не содержали нищих и странствующих. При этом
строго запрещалось принимать от мирян недвижимое имущество и капиталы. Все
должны были питаться от трудов своих.
Целью инока Нил считал внутреннее совершенствование. В отличие от
традиционных представлений о монашестве, он скептически относился к внешним
проявлениям благочестия: строгому посту, бдениям, метаниям, псалмопениям. Он
утверждал, что без внутреннего совершенствования души, все эти внешние подвиги
благочестия ведут лишь к тяжкому греху тщеславия. Нил считал, что монах, прежде
всего, должен тщательно изучать Священное писание и строго руководствоваться им
в своей жизни. Монашество в его представлении было уделом немногих избранных.
Они своим примером духовной святости должны были поддерживать веру в других
православных, сталкивающихся с мерзостями мирской жизни.
Первое столкновение Иосифа Волоцкого
и его сторонников с Нилом Сорским и его последователями, заволжскими «старцами»
произошло по вопросу о церковном имуществе. Нил, в полном соответствии со своим
представлением о назначении монашества, решительно выступил против того, чтобы
монастыри владели землями, особенно землями
с крестьянами. Он считал, что ведение хозяйственной деятельности и
извлечение доходов противоречит задачам монашества и развращает его. Поэтому
Сорский предлагал передать все монастырские земли и огромные богатства
монастырей в государеву казну. За это он и его последователи и были названы
«нестяжателями».
Идеи нестяжательства естественно нашли понимание у московских государей.
Московское правительство остро нуждалось в населенных землях для наделения ими
многочисленных служилых людей. К XVI веку монастыри владели
огромными вотчинами со значительным населением, которые традиционно не
облагались налогами. В результате казна не досчитывалась огромных сумм, а
Великий государь не мог в должной мере обеспечивать потребности своего
служилого класса. Но Иван III не решился открыто поддержать
идеи Нила Сорского. В 1503 году был созван церковный Собор, на котором ярым
защитником церковных земель и имущества выступил Иосиф Волоцкий, к которому,
естественно, присоединилось все высшее «белое» и «черное» духовенство. Под
действием предоставленных ими аргументов, Великий государь вынужден был
согласиться на сохранении монастырских земель. Точка зрения «иосифлян» в этом
вопросе восторжествовала.
А доводы эти были следующими. По мнению Иосифа Волоцкого, монастыри на
Руси традиционно существовали не только для спасения душ наполнявших их иноков,
но и выполняли важные социальные функции. При них существовали школы и
больницы, в которых бесплатно приобщались к грамоте и врачевались низшие слои
населения. Монастыри служили приютом для сирот и немощных, кормили нищих и
странствующих, оказывали помощь населению при различных бедствиях. Монахи
занимались воспитательной и просветительской работой среди мирян. Все это
требовало немалых средств, которые монахи, занятые выполнением
вышеперечисленных социальных функций, не могли обеспечить только за счет
собственных трудов. К тому же, утверждал Иосиф, отсутствие достойного
содержания не позволило бы привлекать в монастыри знатных и образованных людей,
и монастыри не могли бы выполнять традиционную роль кузницы кадров для высшей
иерархии духовенства. А это привело бы к очередным «нестроениям» в русской православной
церкви.
По мнению митрополита Макария, автора «Истории Русской православной
церкви», обе стороны были правы лишь отчасти. Он считал, что монастыри,
традиционно выполнявшие важные социальные функции, безусловно, нуждались во
внешних источниках существования. Но Макарий также соглашался и с тем, что
извлечение прибыли из вотчин, населенных крестьянами, отнюдь не укрепляло
нравственность монашества, в особенности высшего, и способствовало
проникновению на руководящие монастырские должности беспринципных карьеристов и
«любостяжателей». А они уже во многом определяли нравы и обычаи монастырской
жизни. И, действительно, Стоглавый Собор, созванный в 1551 году, вынужден был
констатировать всеобщее падение нравов в монастырях и необходимость принятия
решительных мер к их улучшению. И хотя традиционное уважение народа к церкви и
ее служителям все же сохранилось, но всеобщей любви и восхищения монашеством
уже не наблюдалось. Романтический период Святой Руси фазы подъема окончательно
канул в Лету.
Следующим поводом к столкновению между «иосифлянами» и «нестяжателями» стало
отношение к разоблаченной ереси. Иосиф Волоцкий требовал решительных действий
против отступников, ссылаясь на положения Ветхого завета. Нил Сорский призывал
проявить милость к кающимся еретикам, обвиняя Иосифа в излишней жестокости,
и при этом, не менее аргументировано
ссылался на положения Нового завета. Кто же из них был прав? Если считать
отступников сектой, всего лишь отстаивающей право на собственный образ мыслей,
то, безусловно, правы были «нестяжатели», тем более что они даже не вели речь о
свободе совести. Но еретики были не просто представителями одного из течений
религиозной мысли. Как показали произошедшие события, это еретическое течение
продемонстрировало признаки религиозной антисистемы, главной задачей которой
было разрушение русского православия изнутри. Поэтому еретики стремились в
первую очередь вовлечь в свою секту священников и церковных иерархов.
Разрушение основ православия, на котором базировалась русская жизнь, а также
внедрение в сознание населения негативного мироощущения, должно было ослабить русский этнос и обеспечить
контроль над ним. Иосиф Волоцкий понял всю опасность этого явления и потому
стремился с корнем вырвать его. И даже в конкретном споре о судьбе кающихся
отступников мнение Иосифа следует признать правильным. Он справедливо отмечал,
что главным принципом деятельности еретиков была ложь, поэтому верить их
покаянию было нельзя.
Справедливости ради, следует отметить, что задачи, которые ставили перед
собой отступники, в тех условиях реально выполнены быть не могли. Для торжества
антисистемы необходим глубокий и длительный контакт двух суперэтносов с ярко
выраженной отрицательной
комплиментарностью, чего не было в России того периода. И потому русскому
этносу удалось выправить этот зигзаг истории. Деятельность секты даже принесла
некоторую пользу. Попытки еретиков дискредитировать русскую православную
церковь в лице ее священнослужителей привели к созыву в 1502 году церковного
Собора. На нем было отменено вознаграждение иерархам церкви за поставление
священников и диаконов, что было причиной многочисленных злоупотреблений и
обвинений иерархов в мздоимстве. Кроме того, было принято решение запретить
служение вдовым священникам и диаконам. Дело в том, что по законам православия,
священникам запрещалось вступать в повторный брак, и среди них участились
случаи жизни с наложницами, что вызывало возмущение прихожан. Принятые на
Соборе решения способствовали повышению авторитета Церкви в глазах мирян и в
значительной мере выбили почву из-под ног еретиков. Опыт борьбы с отступниками,
которые отличались высокой образованностью и большим и разнообразным запасом
книг Священного писания, наглядно продемонстрировал глубокое невежество
большинства священнослужителей и их неспособность отстаивать даже самые
основные положения православия. Кроме того, обнаружилась крайняя нужда
церковных приходов в основных книгах Священного писания. Это заставило Геннадия
Новгородского выступить с предложением о создании церковных школ для обучения
грамоте, прежде всего, будущих священников и усилить работу по переписыванию
Священных книг, чтобы обеспечить все школы необходимой литературой.
После смерти Иосифа Волоцкого и
Нила Сорского, борьба «иосифлян» и «нестяжателей» не прекратилась. Партию
«иосифлян» возглавил ученик Иосифа, новый митрополит Даниил, а партию
нестяжателей – бывший опальный князь-инок Вассиан Патрикеев, продолжавший
активно выступать против наличия у монастырей вотчинных земель. Следующее
столкновение произошло по поводу вероломного захвата и заточения последнего
удельного князя, потомка Шемяки, Василия Шемячича. Иосифляне поддержали Василия,
а нестяжатели – осудили. Это вызвало резкое охлаждение Василия к Вассиану,
который ранее пользовался благосклонностью князя, не оставившего надежд на
отчуждение монастырских вотчин. Когда же Вассиан вместе с Максимом Греком, в
очередной раз публично осудил Великого князя за его развод с женой, одобренный
«иосифлянами», терпение Василия лопнуло. Максим Грек, присланный в Москву из
Афона с целью перевода греческих священных книг, был обвинен в преднамеренном
искажении Священного писания, а Вассиан заподозрен в ереси и в наказание сослан
в монастырь к своим врагам-иосифлянам, где он вскоре и скончался.
Проведенный анализ событий конца XV – начала XVI веков показал, что жизнь в
Московском государстве, вступившем в акматическую фазу, характеризовалась
непрерывной борьбой многочисленных пассионариев. Борьба эта пронизала все сферы
общественной жизни. Бояре посредством самодержавной власти уничтожали своих
конкурентов, духовную жизнь сотрясали ереси и борьба идей. Причем даже в
духовной сфере каждый стремился добиться первенства и низвергнуть конкурента.
Честолюбие – главная движущая сила акматической фазы! Рядовые пассионарии также
не оставались в стороне, примыкая к той или иной боярской партии или идейному
течению. Те же, кто не желал участвовать в этой борьбе и больше всего ценил
личную свободу, уходили в Дикое поле или на Север. И в этой атмосфере всеобщего
кипения страстей подрастал первый будущий венчанный русский самодержец, Иван
Васильевич Грозный.