А был ли мальчик?

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить.

У ней особенная стать.

В Россию можно только верить!

Ф. Тютчев

Сам по себе факт исчезновения с карты волжско-окского междуречья к XV веку финно-угорских племен меря, мурома, мещера и мокша не может служить доказательством рождения в этом регионе нового этноса. История знает немало примеров ассимиляции небольших, статичных этносов более сильными, динамично развивающимися народами. И некоторые антропологические изменения, в частности, отмеченная Ключевским повышенная скуластость и широкое основание носа нынешних русских, привнесенные в традиционный славянский типаж угорской примесью, также еще ничего не доказывают. Так же, как и некоторые изменения в языке, религии или культуре сами по себе не являются признаком нового этнического процесса. Так что же заставляет нас утверждать, что русский народ – это именно новая этническая система, сложившаяся в основном в XIV веке. И что она не является продолжением славянской этнической системы Киевской Руси, которая, по мнению многих исследователей, в силу внешних обстоятельств, просто распалась на три близких народа.

Следует отметить, что колонизация волго-окского междуречья проводилась представителями различных славянских этносов и достаточно медленно. На протяжении нескольких веков туда шли словене из Новгорода, радимичи из Смоленска, кривичи тверские, вятичи рязанские, северяне из Чернигова, поляне из Киева, а также татаро-монголы, православные литвины и пруссы. То, что приходившие на владимирскую землю представители различных славянских княжеств уже не представляли собой единую этническую общность, доказывается характером взаимоотношений их государств, подробно рассмотренных нами в первой главе. Поэтому термин русские, которым все они продолжали себя называть, в XII-XIV веке относился не к этнической, а к суперэтнической системе, а в конце означенного периода – скорее к воспоминанию о ней. В этой системе уже четко обособленные этносы объединялись только общей ментальностью, базировавшейся на православной вере.

Поэтому столкновение представителей различных славянских народов с многочисленными финно-уграми, если не учитывать их уровень пассионарности, скорее могло закончиться ассимиляцией славян, нежели наоборот. То есть, со славянами в чудской земле должно было случиться то, что произошло с многочисленными варягами, пришедшими когда-то на Русь. Для осуществления ассимиляции этнос должен иметь достаточный уровень пассионарного напряжения и в процентном отношении быть, по крайней мере, не меньше ассимилируемого. Поэтому ассимилировать финно-угров в волго-окском междуречье разобщенные славяне никак не могли. И потому факт исчезновения меря и мурома, которые при этом не вымерли и не мигрировали, может свидетельствовать только об одном. На владимирской земле в XIV веке произошло слияние этнических субстратов славян, финно-угров, тюрок и монголов в новую этническую общность. Обладая большой пассионарной энергией, она быстро ассимилировала соседние народности и сложилась в этнос, который в последствие взял название распавшейся суперэтнической системы и стал называться русским.

Главным признаком нового этноса является наличие у него оригинального, присущего только ему, стереотипа поведения. Этнический стереотип поведения параметр динамический, постоянно меняющийся во времени. Но скачкообразное изменение стереотипа поведения значительной массы людей в определенном регионе свидетельствует о начале нового этнического процесса. А так как рождение нового этноса произошло в XIV на территории Москвы, то для доказательства этого, необходимо выявить резкие различия стереотипов поведения москвичей и их соседей в означенный период.

Первое, что здесь бросается в глаза, это выявленное уже нами резкое отличие в отношении к религии. В то время как на Руси продолжает царить двоеверие, а православие рассматривается лишь как хранитель традиций, залог норм общественной морали, на территории Москвы мы наблюдаем все больше людей, целиком посвящающих себя служению богу. Знаменитое движение монахов-пустынников, последователей Сергия Радонежского, и повсеместная поддержка их московским обществом, свидетельствует о появлении там значительного числа людей, которые в вере ищут ответы не только на моральные, но и на философские вопросы о смысле бытия. На земли новых монастырей, в дремучие леса народ шел не только за относительным спокойствием и достатком. Туда устремлялись люди, жаждавшие обрести смысл жизни, найти ответы на извечные вопросы, – как и зачем живет человек! И они находили их у истинных подвижников, последователей преподобного Сергия.

Силу воздействия на людей этих пассионарных адептов православия можно проиллюстрировать на примере удивительной жизни Стефана Пермского. Стефан родился в Устюге, в семье простого церковного причетника. Подобно Сергию Радонежскому и митрополиту Алексию, он с юных лет обнаружил способности к учебе, огромный ум, память и раннее стремление к иноческой жизни. В 1365 году Стефан постригся и поступил в Ростовский монастырь святого Григория Богослова. Там им овладела идея стать просветителем пермских зырян, «пребывавших во тьме идолопоклонства». Тринадцать лет он упорно готовил себя к этой миссии. Изучил пермский язык, создал пермскую азбуку и перевел на язык зырян книги священного писания, а также собрал обширные сведения о Пермской земле и ее жителях. Наконец, почувствовав, что готов к осуществлению своей мечты, в 1378 году Стефан отправился в Москву, чтобы получить благословение на свой подвиг. Там он был рукоположен в сан пресвитера, получил архипастырское наставление и необходимые церковные вещи. Прибыв в пермскую землю, Стефан со всею страстью своей натуры, в одиночку приступил к обращению язычников и сразу же достиг значительных успехов. Миссия эта была чрезвычайна опасна. Несколько раз толпы людей, подстрекаемые волхвами, намеревались сжечь подвижника. Но сила воздействия его проповеди была столь велика, что каждый раз его гонители отступали, а многие «шли за ним, внимая слову божию». Когда количество верующих значительно возросло, Стефан построил в Усть-Выме, главном поселении зырян первую церковь. При этом он не побоялся сжечь знаменитую кумирню со всеми идолами. А когда возмущенные язычники бросились на него, Стефан силою своего слова остановил их и «многих обратил ко Христу». Много раз, при стечении народа пресвитер вступал в торжественные прения о вере с многочисленными волхвами, кудесниками и старцами и каждый раз выходил победителем. Вследствие этого, число его последователей продолжало неуклонно расти. Стефан учил их изобретенной им пермской грамоте, священному писанию. Строил новые церкви, наиболее способных возводил в сан священника, поставлял диаконов, чтецов и т.д. Вместе с учениками он объезжал земли и всюду сокрушал идолов.

Но у Стефана оставался еще один, сильнейший противник, глава волхвов, мудрейший старец Пансоник. Этот старец имел огромное влияние на зырян, удерживая их в язычестве, и даже многих новоокрещеных отвращал от веры. Многочисленные диспуты между этим седовласым мудрецом и Стефаном, который годился ему во внуки, не дали никому из них окончательной победы. Наконец, оба они согласились испытать достоинства своей веры посредством огня и воды. На берегу Вычегды был разведен огромный костер, а по обоим берегам реки прорублены две проруби. Испытуемые, взявшись за руки, должны были пройти сквозь огонь, а затем спуститься в одну прорубь и, пройдя по дну зимней реки, выйти из другой. Сила веры Стефана была столь велика, что он бесстрашно вышел на это испытание, но знаменитый волхв в последнюю минуту испугался пойти навстречу неизбежной гибели. Несмотря на многочисленные призывы своих почитателей, Пансоник так и не решился идти вместе со Стефаном, и был с позором изгнан из Пермской земли. После этой победы множество зырян обратилось в христианство и их число возросло настолько, что возникла необходимость создания отдельной Пермской епархии, епископом которой, естественно, был рукоположен Стефан. И произошло это в 1383 году, то есть всего через четыре года после начала его подвижничества. Какова же должна была быть мощь его духа и сила воздействия на окружающих, чтобы в одиночку, в кратчайшие сроки обратить в православие практически целый народ, обладавшей устоявшейся религиозной системой.

Став епископом, Стефан продолжил дело просвещения зырян. Но не только борьбой за языческие души прославился святой Стефан в этот период. Он решительно боролся с произволом великокняжеских наместников в Пермской земле. В годы неурожаев добивался от Великого князя отправки в Пермь значительной продовольственной помощи. Известны и его частые поездки в Новгород, где Стефан увещевал новгородцев препятствовать толпам ушкуйников разбойничать в пермской земле, а купцов новгородских вести торговлю с пермяками без обмана.

Но Стефан Пермский был не единственным в своем роде. Подобных ему титанов духа было немало среди последователей Сергия Радонежского. Благодаря их духовной мощи, отношение к вере у монастырского крестьянства резко изменилось. А благодаря высокой социальной активности этой части населения, религиозный накал быстро захватил военно-служилую консорцию Москвы и проник во все слои тогдашнего московского общества. Первые признаки этого накала мы видели еще на знаменитом Переяславском соборе, оправдавшем страстного проповедника, митрополита Петра.

Характерным примером изменения восприятия веры может служить отношение к прóклятым грамотам. Дававший их призывал бога в свидетели своей верности слову, и в случае нарушения договора должен был подвергнуться проклятию. Но новгородцы, псковичи, удельные тверские и рязанские князья легко раздавали их направо и налево и также легко нарушали. Как мы видели, неоднократно нарушал их и Василий Шемяка. Но для нового этноса, сплотившегося вокруг Василия Темного, кара божия уже не была пустым звуком. Потребовался огромный авторитет и самопожертвование настоятеля Кирилло-Белоезерского монастыря, чтобы оправдать нарушение прóклятых грамот Василием Темным в глазах москвичей.

Этот весьма характерный пример демонстрирует трепетное отношение нового этноса к вопросам веры. Стремительный рост числа общежительных монастырей^*, строительство красивейших каменных и бесчисленного множества деревянных церквей, появление и бурное развитие своей оригинальной иконописи и церковной росписи, глубочайшая набожность и уважение к церкви и ее служителям среди всех слоев населения Московской Руси, с полным правом позволило ее жителям в XV веке называть свое государство – Святая Русь!

А в это время в Пскове и Новгороде в 70-ых годах XIV века возникла и более 70 лет терзала церковные устои секта стригольников. Идеологической основой этого еретического течения было утверждение необходимости ликвидации церковной организации, как посредника между человеком и богом. Стригольники утверждали, что священнослужители, погрязшие в грехе стяжательства и симонии, не достойны представлять бога на земле. Надо сказать, что подобные обвинения имели под собой некоторые основания и находили широкий отклик среди населения этих городов. Эти богатые республики каменных церквей строили значительно больше, чем набожная Москва, но в землях, погрязших в фазе обскурации, они за внешним великолепием скрывали духовную пустоту. И Псков, и Новгород, также как и Смоленск, Тверь и Рязань все больше тяготели к Литве, в свою очередь сближавшейся с католическим миром. Идея унии церквей уже не встречала в этих землях активного противодействия.

А в пассионарной Москве реакция на подобные попытки была совершенно иной. Когда присланный Константинопольской патриархией на Русь новый митрополит Исидор попытался реализовать решения Флорентийского собора 1439 года о церковной унии, вся московская земля поднялась против него. Великий князь Василий сверг изменника, и тот был с позором изгнан из страны. И в 1441 году московское духовенство впервые самостоятельно избрало митрополита. Молодой этнос, даже лишившись духовного покровительства погибшей Византии, предпочел идти своим путем.

Введенный Сергием Радонежским принцип монастырской общежительности, широко распространенный его последователями, отразился в стереотипе поведения московского крестьянства принципом соборности. Соборность в жизни молодого русского этноса нашла выражение, прежде всего, в расширении функций крестьянской общины. Соседская община всегда была характерна для жизни славянских поселений. Но только в Москве община приобрела столь широкие функции, охватывающие все стороны жизни русского крестьянина. Наряду с традиционным управлением землями общего пользования, то есть сенокосами, лесными угодьями, пустошами, местами рыболовства, бортничества и других промыслов, русская община приобрела широкие функции в области самоуправления. Она стала заниматься распределением пахотных земель и регулированием их использования, раскладкой «тягла», сбором средств на мирские нужды, организацией взаимопомощи и даже решением гражданских и мелких уголовных дел. Для обеспечения самоуправления община выбирала сельских старост и волостных старшин. Наряду с вотчиной и поместьем, община-волость становится нижней административно-хозяйственной ячейкой московского государственного организма.

Расширение общинных принципов крестьянской жизни не было обусловлено природными особенностями края и, соответственно, хозяйственным укладом. Скорее наоборот. На Руси Киевской люди селились по берегам крупных рек большими селами. На Руси же Московской основная масса крестьян селилась в глухих лесных водоразделах на небольших, пригодных для земледелия клочках земли деревеньками в три-четыре двора. При этом они еще были разбросаны на значительном расстоянии друг от друга. Подобный способ расселения никак не мог способствовать расширению общинных принципов ведения хозяйства. Поэтому очевидно, что знаменитая русская крестьянская община, о которую разбилось немало гигантских замыслов нескольких поколений лихих реформаторов, родилась из общины православной. Именно благодаря этой духовной основе, освященной деяниями великих адептов православия, русская община приобрела колоссальную устойчивость и даже смогла пережить смену общественно-экономической формации. И соборность, благодаря высочайшему авторитету Сергия Радонежского и его последователей, наряду с православием, стала основной составляющей стереотипа поведения нового русского этноса.

А в других землях в это время наблюдаются процессы разрушения основ общественной жизни. Наиболее ярко эти тенденции проявлялись в Новгородской республике. Рост числа субпассионариев, не способных адаптироваться к общественной жизни, в условиях углубления обскурационных процессов и отсутствия взаимопомощи, приводил к появлению многочисленных «должников» и изгоев, пополнявших ряды ушкуйников. Поэтому резкая активизация деятельности этих разбойных шаек пришлась именно на последний период существования Новгородской республики.

Наконец, резкое изменение стереотипа поведения москвичей выразилось в поддержке нового принципа государственного устройства, принципа самодержавия. Стихийно проявившись вследствие малочисленности московского княжеского дома XIV века, принцип единодержавия быстро доказал свое преимущество в тех условиях над традиционной системой столонаследования. И потому был поддержан пассионарной частью московского населения. В то время как Тверь, Рязань, Смоленск, Ярославль продолжали дробиться и слабеть, все глубже погрязая в усобицы князей, борющихся за власть, а Новгород и Псков разъедала ожесточенная борьба «лучших» и «меньших» людей, активные московские бояре и духовенство всемерно укрепляли единодержавие, а вместе с ним и Московское государство. Внедрение нового принципа государственного устройства происходило постепенно и встречало ожесточенное сопротивление части московского общества, державшегося за старину. Дмитрий Донской первым рискнул передать Великое княжение по завещанию, но при этом еще делил земли между всеми сыновьями, как равными друг другу владетелями. Его сын Василий I именовался Великим князем Владимирским и Московским. А Василий Темный уже назывался просто Великим князем Московским, то есть Москва и Великое княжение стали неразрывным понятием. Он завещал титул и практически все земли Москвы старшему сыну уже как государю, для которого все братья были подручниками.

Схватка с Василием Шемякой и его сторонниками была последним аккордом борьбы со старыми принципами государственного устройства. И важнейшую роль в этой борьбе сыграло московское духовенство. В знаменитом послании всех епископов владимирской земли, осудивших происки Шемяки, принцип единодержавия, передачи власти по прямой нисходящей линии впервые назван «старинным». В нем как бы подведен итог усилий их предшественников, начиная с митрополита Петра, Алексия и Сергия Радонежского, постепенно сумевших закрепить в сознании масс представление о традиционности самодержавной власти и ее освященности богом. Именно московское духовенство, бывшее в тот период наиболее пассионарной частью нового русского этноса, раньше и лучше всех поняло преимущества самодержавной системы в тех исторических условиях и сделало все для ее торжества в России. Можно сказать, что после разгрома сторонников Шемяки, самодержавие, хотя и не закрепленное де-юре, окончательно побеждает в Москве де-факто, в результате негласного общественного договора. А державность становится одной из составляющих стереотипа поведения москвичей.

Нельзя сказать, что в других княжествах не понимали преимуществ государственного устройства Москвы. Но для изменения политических устоев от князей, бояр и всего населения требовалось поступиться некоторыми правами и привилегиями. А для этого нужна была политическая воля, то есть пассионарная энергия. Но ее в соседних княжества катастрофически не хватало. А вот московскому боярству энергии было не занимать. И если бояре в других княжествах, помня о праве перехода, служили тому князю, который был сильней, то пассионарные москвичи уже служили московскому государству. И потому, прежде всего, они заботились об укреплении земли, с которой они связали свою судьбу. Именно эти бояре помогли Даниилу захватить и удержать земли в Смоленском и Рязанском княжестве, Юрию решительно пренебречь старинными родовыми правами, Ивану Калите победить Тверь и «прихватить» многие владимирские земли. При малолетнем Дмитрии Донском именно пассионарное боярство и духовенство смогло удержать за Москвой ярлык на Великое княжение, а позднее смогло поднять народ на Куликовский подвиг. И, наконец, эти пассионарные представители нового этноса при малолетнем, а в последствии немощном Василии Темном обеспечили окончательную победу самодержавного принципа построения московского государства. Неоценимые заслуги московских бояр подчеркнуты в духовных грамотах Великих князей. И Иван Калита и Симеон Гордый и Дмитрий Донской и Василий I подчеркивали огромный вклад бояр в дело укрепления могущества государства и завещали сыновьям любить и уважать бояр, слушать их советов и воздавать по заслугам их. То есть подчеркивалась необходимость неукоснительного соблюдения сложившегося в Москве принципа «подбора кадров» не по знатности, а по способностям.

Таким образом, к концу правления Василия Темного, на территориях Москвы завершилось формирование нового русского этноса, стереотип поведения которого покоился на трех китах: православии, соборности и державности.

Лучшим индикатором, выделявшим новую этническую систему на фоне дряхлеющих соседей, является уровень её пассионарного напряжения. Ярче всего этот возросший уровень иллюстрирует эпизод, произошедший в 1445 году во время набега Улу-Мухаммеда на Русь. В то время как войско Василия Темного под Суздалем было разбито, а сам он взят в плен, в Москве произошел страшный пожар, практически уничтоживший столицу. В этих обстоятельствах многие впали в уныние и предлагали бежать в леса, оставив страну на разграбление. Но большинство москвичей, несмотря на всю тяжесть положения, отказались покинуть столицу. Возглавляемые решительными боярами, они пресекли панику, собрали бежавших и приняли решение срочно отстраивать город и призвать в Москву ополчение, не успевшее прийти под Суздаль к великому князю. Одновременно они приняли твердое решение собрать и заплатить за своего государя колоссальный выкуп в 200 тысяч рублей. Узнав о подобной стойкости и сплоченности, татары не только не решились пойти на Москву, но и оставили захваченные ими Нижний Новгород и Муром, и ушли в Казань.

Наконец, яркой иллюстрацией чувства долга, ставшего императивом поведения московского этноса фазы подъема, стала битва под Русой в 1456 году. Там небольшой, менее 200 воинов, отряд москвичей столкнулся с новгородским войском под командованием посадника Михаилы Тучи численностью в пять тысяч человек. Казалось, москвичи должны были отступить перед столь явным превосходством сил, но бояре Иван Васильевич Оболенский-Стрига и Федор Басенок обратились к дружине со словами: «Если не пойдем против них биться, то подведем своего государя Великого князя, лучше умереть!». Решительным ударом москвичи разгромили новгородцев и даже взяли в плен самого посадника.

Таким образом, императив поведения фазы подъема: «Будь тем, кем ты должен быть», окончательно укоренился в сознании москвичей. А главной особенностью политического устройства юной Москвы стало то, что люди фазы подъема добровольно ограничили свои права в интересах развития своего государства.

В социальном аспекте все свободные москвичи делились на два сословия: людей служилых и людей тяглых. Духовенство составляло особый социальный слой. Кроме того, присутствовала небольшая группа несвободных людей, называемых холопами. Наконец, существовало промежуточное состояние, называемое «закладом».

Служилые люди, также как и в других княжествах, состояли на службе у Великого князя по договору и формально сохраняли право перехода к другим князьям. Но отличительной особенностью московского боярства было чувство долга перед московским государством. Свои интересы эти люди фазы подъема, прежде всего, связывали с ростом могущества своей страны и потому правом на отъезд практически не пользовались. В то время как отток бояр из других княжеств в Москву наблюдался постоянно. Высший слой служилых людей составляли бояре. В то время этот термин означал скорее почетное звание, нежели официальный титул. Боярами назывались наиболее влиятельные и богатые дружинники князя, владевшие большими вотчинами и содержавшими собственные дружины. Низший слой составляли дети боярские и слуги вольные. В рассматриваемый период термин «дети боярские» понимался буквально, а в последствие так стали называть младшие линии потомков боярских родов, не сумевших пробиться в высшие разряды разраставшегося служилого класса. Служилые люди получали содержание в виде «кормлений», то есть доходов от управления городами, или «жалования» за исполнение различных должностей при дворе. Но основные доходы они имели от вотчинных земель, которыми князь жаловал их за «добрую» службу.

Тяглые люди создавали материальные ценности и платили подати. Они делились на крестьян и посадских. Посадские подразделялись на купцов и ремесленников. Крестьяне делились на черносошных, арендовавших непосредственно великокняжеские земли, и вотчинных, арендовавших земли различных собственников. Кроме бояр, значительными вотчинами владела церковь, а также наиболее богатые купцы, называемые гостями. Все тяглые люди платили общегосударственные налоги. Кроме того, крестьяне платили оброк за аренду земли, а посадские – пошлину за право заниматься ремеслом или торговлей. Наименьшие подати платили монастырские крестьяне, наибольшие – крестьяне служилых людей. Крестьяне объединялись в общины. Территория общины называлась волостью. Волости объединялись в уезды, центрами которых были города. Также как и служилые люди, тяглые москвичи не использовали своего права ухода в другие княжества, осуществляя внутреннюю колонизацию обширных московских земель. Это говорит о том, что порядки в Москве, несмотря на строгость жизни в православной общине, их вполне устраивали. И жизни среди своих они отдавали предпочтение по сравнению с возможными экономическими выгодами в других землях.

Холопы делились на полных - по рождению, кабальных – взятых за долги или продавшихся за деньги, и пленных. По назначению холопы делились на боевых - несущих военную службу вместе с хозяином, дворцовых – управлявших хозяйством князя, челядь - выполнявшую обязанности прислуги, и дворовых – обрабатывавших земли, обеспечивавшие продуктами княжеский двор. «Закладные» или зависимые люди, закладывавшиеся за какого-либо богатого и влиятельного человека, чтобы не «тянуть» тягло, которое было часто очень тяжелым, занимали промежуточное положение между холопами и свободными.

Новорожденный этнос обычно проявляет себя не только в политике, но и в творчестве. Наиболее ярко пассионарная энергия нового этноса отразилась в оригинальных произведениях живописи и зодчества. Именно в конце XIV века начал творить гениальный Андрей Рублев. Он и его последователи создали национальную московскую школу иконописи и фрески, отмеченную богатырским «дыханием» эпохи Куликовской битвы. В этот же период сложилась и оригинальная московская школа каменного и особенно деревянного зодчества, существенно отличавшаяся от архитектуры Киевской Руси. Тогда же появляются и новые яркие направления в прикладном искусстве.

Здесь следует отметить, что монголы во времена Батыя увели в города Золотой Орды практически всех способных ремесленников. Поэтому более века искусство и ремесла во Владимирской Руси находились в глубоком упадке. Практически произошел почти полный разрыв традиций. Но зато в дальнейшем ничто не мешало молодому этносу создавать свое оригинальное искусство. В этот период достигает совершенства изготовление окладов рукописных книг и миниатюр к ним. В Москве практически заново рождается и бурно развивается чеканное, литейное дело, шелковое шитье, искусство скани, роспись глиняной посуды. Тогда же появляется знаменитая «ажурная» деревянная и каменная резьба.

Исследователи отмечают также существенное изменение нравов московского населения. Они стали жестче и грубее. «Буйные головушки», обеспечивавшие военные успехи Москвы, были совершенно невыносимы в мирной жизни. Для их обуздания в судебную практику вводится смертная казнь, незнакомая старославянскому законодательству. Начинают широко практиковаться телесные наказания и пытки.

Уровень образованности и общей культуры русских, по сравнению с жителями старославянских городов, резко упал. Если в древнем Киеве и Новгороде почти все население было грамотным, то в Москве центрами образованности были только монастыри. Показательным в этом отношении стало положение женщины. В древнем Киеве и его продолжателе Новгороде женщины активно участвовали в общественно-политических процессах. Достаточно вспомнить знаменитую Марфу «посадницу», возглавившую Новгород в последние годы существования республики. В Москве же, как отмечал С.М. Соловьев, женщина была спрятана в терем. Сравнение московского «Домостроя» с «Русской правдой» показывает смещение акцентов в отношении к женщине в сторону восточного варианта. Женщины из знатных семей практически не появлялись на людях. Даже молились они в собственных, домовых церквях. Женщина, как хранительница чистоты и нравственности, в условиях резкого огрубления нравов, была удалена из общественной жизни.

Наконец, с XIV века на Руси, вместе с русским народом постепенно складывается традиция производства «хлебного вина», то есть русской водки, ставшей его национальным напитком! Восточные славяне водки не знали. Они употребляли медовые напитки и пиво. Но для русского мужика, осваивавшего бескрайние просторы Севера и Сибири, водка оказалась незаменимым продуктом. В условиях долгой, холодной зимы она естественным образом вписалась в быт и глубоко укоренилась в культуре русского народа.

Затрагивая эту весьма болезненную по нынешним временам тему, следует отметить, что употребление алкоголя в силу ряда физиологических и психологических причин является вполне естественной потребностью человеческого организма, в особенности мужского. И нет нечего постыдного в объявлении водки национальным напитком и неотъемлемой частью русской культуры. Ведь почему-то шотландцы не стыдятся гордиться своим виски, а французы и армяне – коньяком. И конечно в сегодняшнем катастрофическом пьянстве виновата не эта «проклятая» водка и «плохие» традиции, а те противоестественные для русских жизненные условия, в которые в XX веке этнос был ввергнут против своей воли.

Конечно, повальное русское пьянство родилось не сегодня и не вчера. Отсутствие чувства меры стало характерной особенностью стереотипа поведения русских. Эта черта отражена в строках гениального русского поэта А.Н. Некрасова:

«…Мы до смерти работаем,

до полусмерти пьем…».

В условиях короткого и неустойчивого северного лета русский мужик выработал в себе умение в кратчайший срок производить огромную работу с предельным напряжением всех своих сил. Чтобы затем, в течение долгой зимы «отдыхать» и копить силы для нового рывка. Эта порывистость русской натуры проявляла себя во всем, в том числе и в питие. Но все же, во времена Некрасова «до смерти» работали, а не пили. А в XV же веке спиртные напитки вообще могли употреблять только знатные, служилые люди, да и то исключительно в «молосные», то есть не постные, дни. А простому народу разрешалось пить только по самым крупным церковным праздникам. В будни же православие успешно сдерживало порывы русской души. К тому же производство алкогольных напитков населением в Москве было строго запрещено. Теперь же ситуация развернулась на 180 градусов. «До смерти» пьют, а при отсутствии веры в душе и работа для многих русских теряет всякий смысл.

Итак, мы выяснили, что в XIV веке в волжско-окском междуречье на базе московского княжества из пассионарных славян, крещеных финно-угров, монголо-татар, тюрок и литовцев сложился новый этнос, обладавший оригинальным стереотипом поведения. И то, что он родился на стыке Европы и Азии, и его родителями были представители столь далеких культур, объясняет противоречивость русской натуры и знаменитую «загадочность» русской души. Беспричинная злоба, агрессивность и вселенская доброта, мелочная жадность и готовность снять с себя последнюю рубаху, зависть и благородство, невероятная сметливость и полная непрактичность, необычайная тяга к справедливости и полное пренебрежение законами – все это легко уживается в русском человеке.

В короткий срок русский этнос сумел сформировать эффективную структуру нового государства, утвердить себя во враждебном окружении, освоить громадные просторы Евразии и создать оригинальную культуру, ярко проявив себя в различных видах творчества.

---

* в общежительном монастыре все имущество у монахов было общим, все одинаково участвовали в работах и не имели право владеть какими-либо вещами.