Глава 4. Юность
Первые шаги
И в терновом венке, под которым сочилася
кровь,
Вышла тонкая девушка, нежная в синем сиянье,
И серебреным плугом упорную взрезала новь,
Сочетанья планет ей назначили имя: Страданье!
Н. Гумилев
Итак, родившийся в горниле Мамаева побоища, юный русский этнос вступил на
историческую арену. Но роды были очень тяжелыми, и младенец еще очень слаб. Лучшие
бойцы и самые опытные и мудрые бояре полегли на поле битвы. Сотни тысяч вдов и
сирот скитались по стране, находя приют и защиту в монастырях. Требовалось
пережить это тяжелое время, пока не подрастут дети павших, способные подхватить
знамя, поднятое героями Куликовской битвы.
В этот период во взрослом населении и среди бояр на первые роли опять
вышли люди осторожные, не способные к самопожертвованию ради общего дела.
Дмитрий, оставшийся без мудрых и талантливых наставников, в полной мере показал
свою полную несостоятельность, как воитель и государственный деятель. Его
несостоятельность была очевидна еще задолго до Куликовской битвы. Успехам в
отражении набегов Литвы и в усмирении Рязани и Твери он был обязан, прежде
всего, своим талантливым и мужественным полководцам – двоюродному брату
Владимиру Серпуховскому и воеводе Дмитрию Волынскому. Успехи же в
государственных делах определялись мудростью митрополита Алексия и ближних
бояр.
Как и все мелкие люди, Дмитрий тяготился опекой Алексия. Не случайно,
придя поклониться перед Куликовской битвой мощам святых угодников, он
демонстративно обошел раку с гробом нелюбимого митрополита. Не умея правильно
оценить политическую ситуацию и теша свои амбиции,
Дмитрий после смерти Алексия выдвинул в митрополиты своего ставленника Митяя.
При этом он совершенно не учитывал, что Митяй не будет принят в православных
землях Литвы, где митрополитом Киевским и Литовским уже сидел Киприан, поставленный
константинопольским патриархом. Это выдвижение объяснялось тем, что Дмитрий
испугался мощи Литовско-Ордынского союза и решил изменить линии, намеченной на
съезде 1374 года, и продемонстрировать лояльность Орде.
И в этой ситуации Киприан получил поддержку в лице преподобного Сергия
Радонежского. На первый взгляд, поддержка праведником Сергием клеветника
Киприана была совершенно необъяснима. То, что Сергий, обладавший
непререкаемым авторитетом на Руси,
отказался от сана митрополита, вполне соответствовало его принципам нестяжания
земной славы. Но то, что он поддержал притязания Киприана, оклеветавшего в свое
время уважаемого всеми на Руси митрополита Алексия, требует объяснения.
По-видимому, дело было в том, что Киприан сумел приобрести авторитет среди
православных князей русских земель, подчиненных Литве. Признание его
митрополитом всея Руси и переезд в Москву мог бы способствовать отрыву от Литвы
православных княжеств, недовольных союзом Ягайлы с
ненавистной им Ордой, и поддержанию созданной в 1374 году антиордынской
коалиции. Это прекрасно понял Сергий Радонежский, после смерти Алексия взявший
на себя роль ангела-хранителя новорожденного этноса. Вступив в переписку с
Киприаном и проведя долгие беседы с Дмитрием, он сумел подготовить принятие
Киприана на кафедру митрополита в Москве. Благодаря этому решению ряд северских
князей со своими землями в 1379 году добровольно перешли под руку московского
князя. В условиях, когда создался мощный антимосковский союз Орды и Литвы,
значение этого события трудно переоценить. Московский князь пополнил свою армию
сильными дружинами князей Андрея и
Дмитрия, сыновей Ольгерда, и мог встретить противника на союзной ему
территории. Эта гласная и негласная поддержка православных князей Литвы в
дальнейшем также не позволила ее Великому князю воспользоваться ослаблением
военной мощи Москвы после тяжелейших потерь на поле сражения.
Весьма показательно и поведение Дмитрия во время Куликовской битвы.
Вопреки древней традиции, согласно которой Великий князь своим личным примером
должен был вдохновлять войска, Дмитрий отдал великокняжеские доспехи и знаки
отличия своему любимцу, Михаилу Андреевичу Бренку,
который и погиб в сражении. Сам же Дмитрий переоделся в доспехи простого воина
и практически самоустранился от руководства войсками. Он просто растворился
среди общей массы, скорее всего, где-то в тылу. Причем, на протяжении всей
битвы никто не знал, где находится их «Великий» полководец. Всю тяжесть
ответственности за принимаемые решения взяли на себя Владимир Серпуховской и
Дмитрий Боброк Волынский. От них потребовалось немалое мужество и
полководческий талант, чтобы в условиях колоссальных потерь, которые несли
русские войска, точно рассчитать момент вступления в бой засадного конного
полка, который и решил исход дела. Дмитрий же был найден после битвы вдали от
поля сражения без сознания и в помятых доспехах. Данный факт скорее свидетельствует
о малодушии прославленного историей «героя» Куликовской битвы и его
неспособности руководить войсками.
Но еще хуже показал себя Дмитрий в первые, самые тяжелые годы после
исторического сражения. Мамай, бежавший в Крым, быстро собрал новое войско, но
был окончательно разгромлен Тохтамышем, законным претендентом на ханский трон.
После этого Мамай вновь ушел в Крым, где и был убит генуэзцами. Гибель Мамая
являлась весьма показательным примером столкновения противоположных стереотипов
поведения, различавшихся на суперэтническом уровне.
Мамай был воспитан в традициях ясы Чингисхана, согласно которой неоказание помощи
боевому товарищу считалось страшным преступлением, которое каралось смертью.
Поэтому он искренне надеялся, что его
союзники, генуэзские купцы не оставят его в трудную минуту. В глазах же его
генуэзских друзей Мамай был некредитоспособным неудачником, не сумевшим
отработать вложенные в него огромные средства. Поэтому они без колебаний
уничтожили своего бывшего союзника, стремясь угодить новому триумфатору и, тем
самым, хоть как-то компенсировать свои финансовые потери.
Утвердившись в Золотой орде, Тохтамыш потребовал от Москвы возобновления
выплаты дани, но получил решительный отказ. Опьяненный победой над некогда
грозной Ордой, Дмитрий окончательно потерял способность трезво оценивать
политическую ситуацию. С этого момента Москва из добросовестного вассала,
помогшего сюзерену разгромить узурпатора Мамая, превращалась во врага
объединенной Орды Тохтамыша. Но, пойдя на открытый конфликт, Дмитрий ничего не сделал для
укрепления своего обескровленного государства. Окруженный теперь подхалимами и
льстецами, заменившими павших героев Мамаева побоища, он, по-видимому, уверовал
в то, что Орда больше не решиться напасть на его владения. И действительно, Тахтамыш не рискнул пойти на прямое столкновение всех сил
Орды с Москвой. Но зато он решил применить тактику стремительного набега, с
целью наказать строптивого слугу и привести его к покорности. Внезапность и
быстрота появления Тохтамыша у стен
Москвы объяснялась тем, что суздальские князья и Олег Рязанский, указали хану
кратчайший путь к московским границам. Опасавшиеся, что Дмитрий окончательно
отнимет у них власть над своими уделами,
они надеялись с помощью Орды избавиться от столь опасных для них притязаний.
Реакция
Дмитрия на появление ордынцев под Москвой была сходна с поведением Сталина в
первые дни Великой Отечественной войны. Испытав крах представлений о собственной
непогрешимости, оба они потеряли всякую волю к действию и самоустранились от
борьбы. Сталин в течение двух недель скрывался от всех на «ближней» даче, а
Дмитрий бежал еще дальше, укрывшись в Костроме. Свой побег он мотивировал
необходимостью собирать ополчение, но так и не предпринял серьезных шагов в
этом направлении. Москву Дмитрий оставил на … митрополита Киприана?! И лишь в
самый последний момент в ней появился молодой неопытный князь Остей, внук
Ольгерда и сын Владимира Серпуховского. При этом самого Владимира Великий князь
в столицу не призвал, хотя при недавних нашествиях Литвы, именно «Хоробрый»
успешно возглавлял оборону столицы. Дмитрий, по-видимому, опасался, что этот
чрезвычайно популярный в народе организатор Куликовской победы воспользуется
ситуацией и отнимет у него верховную власть.
В принципе, самой Москве, окруженной мощными
белокаменными стенами, выдержавшими нападения хорошо оснащенных штурмовой
техникой литовских войск, этот ордынский набег был не страшен. Дело должно было
ограничиться разорением деревень и городков московского княжества. Но эта
проверенная в сражениях незыблемость московской твердыни сыграла с городом злую
шутку. Так как организацией отпора внезапному нападению никто всерьез не
занимался, то наиболее решительные и энергичные из горожан и поселяне окрестных
мест, спасая свое имущество и скот, ушли в леса. А слабые и склонные к панике, то есть субпассионарии, решили спасаться под защитой неприступных
московских стен. Таким образом, концентрация субпассионариев
в столице резко возросла. Такое скопление деструктивных и эгоистичных личностей
в «минуты роковые» чрезвычайно опасно. Только наличие толковых и энергичных, то
есть пассионарных вождей, может компенсировать отрицательное влияние субпассионариев и направить их деятельность в нужное русло.
Эту коллизию гениальный поэт Владимир Высоцкий сумел выразить в нескольких
емких ироничных строчках:
«… Мы не сделали
скандала, нам вождей недоставало.
Настоящих буйных мало, вот и нету
вожаков…».
А таковых вождей в Москве в это
время и не оказалось. Пока оставшиеся горожане, стоя на стенах, мужественно
отражали натиск, предоставленные самим себе посадские начали грабить дворы
богатых бояр, покинувших Москву вместе с Дмитрием. Затем они разграбили винные
погреба, чтобы во хмелю утопить свой страх перед ордынцами. Меж тем Тохтамыш,
видя, что штурмом крепость не взять, решил пойти на хитрость. Верные ему суздальские
князья стали убеждать горожан в том, что хан не хочет зла Москве, а только
требует выдать ослушника, князя Дмитрия.
Но так как Дмитрия в городе нет, то необходимо выйти на переговоры и
разъяснить дело. Пьяная толпа посадских поддалась на уговоры и, пользуясь
отсутствием реального руководства в городе, сумела навязать свою позицию
защитникам крепости. Были открыты ворота и толпы народа во главе с князем Остеем и священниками, с песнопениями, хоругвями и иконами
вышли из города. При этом была проявлена чудовищная беспечность и
неорганизованность. Вместо того чтобы послать компактную полномочную делегацию,
за ворота повалили все, кому не лень. Сами же ворота были оставлены безо всякой
охраны и присмотра. Дальнейший ход событий был вполне предсказуем. Ордынцы набросились
на безоружную толпу, рубя направо и налево, и на плечах бегущих ворвались в город.
Началась жуткая резня, в результате которой были уничтожены все, кто находился
в Москве, а сама она была полностью сожжена. 24 тысячи москвичей пали жертвой
бездарности и малодушия своего Великого князя. Цифра эта определена из того,
что Дмитрий, вернувшийся после погрома, выплачивал похоронным командам по рублю
за 80 погребенных и истратил на похороны 300 рублей.
Разгромив
Москву, отряды ордынцев рассеялись по московской земле, грабя и собирая полон.
Но Владимир Серпуховской со своими дружинами вышел на Тохтамыша и начал громить
его отряды. Получив отпор, хан счел за благо ретироваться. На обратном пути, «в
благодарность за помощь», он разорил Рязанскую землю и ушел домой.
Моральные и политические последствия этого короткого набега были
поистине ужасны! Авторитет Москвы, как лидера антиордынской
борьбы, достигнутый ценой колоссальных жертв героев Куликовской битвы, был
сильно подорван. Литовские князья, поддержавшие Москву в борьбе с Ордой,
лишились своих княжеств. Наметившаяся антиордынская
коалиция православных Владимирских и Литовских княжеств распалась. На надеждах
бескровного перехода православных литовских земель под власть Москвы на волне
патриотического подъема, вызванного Куликовской победой, был поставлен крест.
Над самой Москвой нависла угроза потерять ярлык на Великое княжение, который
теперь вновь выдавался Ордой. Канувший уже было в политическое небытие Михаил
Тверской, воспользовавшись ситуацией, вновь заявил свои претензии на
Великокняжеский стол. Но Дмитрий так пресмыкался и лебезил перед ханом, что
Тохтамыш рассудил, что слабый и морально подавленный московский князь во главе
Владимирской Руси будет для него полезнее, чем деятельный и мужественный князь
Тверской. "Я свои
улусы знаю сам, - отвечал он Михаилу, - каждый князь русский пусть служит мне
по старине, а что мой улусник провинился предо мною,
так я его поустрашил, а теперь он мне служит
правдою".
Но ярлык лег тяжким бременем на москвичей. Возобновилась выплата дани, на
владимирской земле вновь появились уже забытые ордынские баскаки. Даже сын
Великого князя, Василий Дмитриевич несколько лет вынужден был томиться в
ордынском плену в качестве живого залога лояльности Москвы. Наконец, набег
Тохтамыша нанес непоправимый удар по культурно-историческому наследию
Владимирской Руси. В пламени московского пожара погибло огромное количество
ценнейших книг и документов, которые несколько десятилетий бережно свозились в
столицу митрополитом Алексием и его предшественниками. Можно сказать, что во
многом из-за бездарности и малодушия Дмитрия Московского история Руси ранних
веков складывается теперь из домыслов и реконструкций, а не из сопоставления
фактов и документов.
Как и у всякого ничтожного
правителя, первой задачей Дмитрия, вернувшегося на московское пепелище, был
поиск виновных в его собственной бездарности. Первым виноватым оказался
митрополит Киприан. Великий князь обвинил его в том, что митрополит оставил
столицу на произвол судьбы и изгнал его из Москвы. На самом деле Дмитрий был
зол на Киприана не за то, что он бежал из Москвы, а за то, что тот бежал именно
в Тверь, к его заклятому врагу Михаилу. Деморализованный набегом Тохтамыша и
силой его объединенной Орды, Дмитрий больше не мыслил о независимости. Поэтому антиордынский союз православных князей стал для него
неактуален, а вместе с ним стал не нужен и поддерживавший его митрополит. Для
Дмитрия было очевидно, что во всех бедах Москвы виноваты «эти попы»,
спровоцировавшие его на неудачную борьбу с Ордой.
Другим виновником поражения был объявлен изменник Олег Рязанский. Дмитрий
отправил в Рязань московские полки, которые разграбили в княжестве все, что не
успели разорить ордынцы. Олег «воспылал гневом», собрался с силами и в 1385
году двинулся на Москву. Посланные ему навстречу войска были разгромлены.
Дмитрий запросил мира, но Олег твердо решил отомстить за разорение. И тогда
свое слово вновь сказал Сергий Радонежский. Встретившись с Олегом, он своими
тихими и кроткими речами сумел смирить гнев грозного князя. Авторитет Сергия
среди всех православных был столь высок, что рязанский князь не дерзнул пойти
против воли праведника. Олег заключил мир с Москвой, скрепленный браком сына
Дмитрия с его дочерью, по которому князь Рязанский признавал старшинство московского
князя и отказывался от союза с Литвой.
В 1389 году Дмитрий Московский
скончался и Великим князем стал его сын Василий, человек робкий и
нерешительный, и еще больше, чем его отец, боявшийся Орды. Казалось, что жертвы
героев Куликовской битвы были напрасны и все возвращается на круги своя. Москва вновь стала послушным вассалом Орды.
Тем более что Ягайло, осуществляя свои давние планы, в 1386 году принял
католичество и заключил унию* Литвы и Польши, став польским королем
и Великим князем Литовским. Противостоять этому мощному объединению
обескровленная Москва в конце XIV века самостоятельно не
могла и потому была вынуждена вновь перейти под опеку Орды.
Тохтамыш, разгромив Мамая, не благоволил и к его союзникам. Он разорвал
союз с Литвой, полагая, что способен самостоятельно контролировать Владимирскую
Русь, опираясь на силу трех объединенных им Орд, отказал в ярлыке на Великое
княжение Михаилу Тверскому и разорил Рязань. Втянувшись в борьбу за контроль
Средней Азии с «железным хромцом» Тимуром и остро нуждаясь в надежном и сильном
союзнике, Тохтамыш решил сделать ставку на московского князя. Он продал Василию
ярлыки на Муромское княжество, принадлежавшее Рязани, и на Нижний Новгород.
Лишившись богатого Нижнего, суздальские князья, владетели крошечного Суздаля,
потеряли всякий политический вес и возможность претендовать на великокняжеский
стол. И к началу XV века Суздаль окончательно перешла под власть Москвы.
Но расчет Тохтамыша на поддержку
Москвы не оправдался. Жертвы героев Мамаева побоища оказались все же не
напрасны. В Москве уже подрастали сыновья героев, почувствовавшие вкус к
независимости. Юный русский этнос уже делал свои первые, хотя еще и очень
неуверенные шаги, и ордынские «помочи» ему уже были больше не нужны. И хотя
робкий Василий не смел открыто перечить грозному хану, но не считаться с
мнением своего народа он не мог. Поэтому в час решительной схватки Тохтамыша с
Тимуром на берегах Волги в 1395 году,
московская армия, приведенная послушным Василием, не оказала никакой помощи
хану, хотя русские прекрасно понимали, что разгром Орды оставляет их один на
один с могущественной Литвой. Вторая попытка осуществить этнический симбиоз
ордынцев и русских провалилась, и после 1395 года исторические пути Москвы и
Орды окончательно разошлись.
Меж тем Тимур, разбив Тохтамыша и
захватив Елец, объявил москвичам, что в наказание за помощь Орде он намерен
сжечь Москву. Москвичи собрали войско и во главе с князем Василием выдвинулись
навстречу Великому завоевателю. Пятнадцать дней простояли войска в ожидании
грозного врага, но Тимур неожиданно увел свою армию, впервые в жизни не
выполнив угрозы. Это нечаянное избавление от страшной опасности летописное
предание объясняло принесением в
войсковой стан чудотворной иконы Владимирской Богородицы. В день появления ее в
ставке Василия Московского Тимур и начал свой стремительный отход. Правда, большинство историков объясняют
решение грозного завоевателя более прозаическими обстоятельствами. А именно
тем, что в тылу его войск вспыхнуло восстание северокавказских народов, и Тимур поспешил на его подавление.
Покинув приволжские степи, «железный
хромец» поставил ханом разгромленной Орды своего родственника Тимур-Кутлуга, а при нем оставил знаменитого полководца Едигея. Воспользовавшись удаленностью от центра и
занятостью Тимура среднеазиатскими делами, Едигей,
будучи хитрым политиком и талантливым полководцем, сумел добиться практической
независимости Орды от державы Тимура. Подобно Мамаю, он управлял Ордой через
слабых ханов, которых сам же и ставил.
Воспользовавшись неурядицами в Орде
и опираясь на мнение народа, Василий прекратил выплату дани и какие-либо
контакты с ордынскими властями. Но, сознательно отказавшись от поддержки Орды,
юный русский этнос должен был самостоятельно решать проблему литовской
экспансии. После Кревской унии все литовские князья
были обязаны принять католичество. В Литву устремились сотни католических
миссионеров, пытавшихся обратить в латинскую веру язычников и православных
Великого княжества. Обращение язычников проходило довольно хорошо. Но в
православных областях миссионеры успеха не добились. И огромная заслуга в
сохранении православия в Литве принадлежала митрополиту Киприану, который после
смерти Дмитрия Московского вновь занял кафедру митрополита Всея Руси. Своей
активной деятельностью и частыми поездками по литовским епископиям он сумел
возродить единство Русской православной церкви и противостоять натиску миссионеров.
Именно за эту подвижническую деятельность и успехи в деле возрождения
церковного единства он и был впоследствии канонизирован.
Значение этих успехов трудно
переоценить. Несмотря на то, что после разгрома Тохтамышем антиордынской
коалиции пути славян Литвы и Владимира на этническом уровне окончательно
разошлись, но церковное единство создавало базу для сохранения их общей
ментальности. И благодаря этому, в последствие, три новорожденных этноса:
русский, украинский и белорусский смогли достаточно легко интегрироваться в
рамках российской суперэтнической системы.
Но вернемся в Литву конца XIV века. В 1392 году князь
Витовт, сын Кейстута был провозглашен Великим князем
Литовским, в то время как Ягайло остался только королем Польским. Литва вновь
обрела независимость. Витовт был сторонником религиозного компромисса и
стремился создать державу, в которой бы мирно уживались католики, православные
и язычники. Задача вырвать у Москвы инициативу в деле объединения всех православных
славянских земель стала вновь актуальной для литовского правительства.
Василий Московский был женат на дочери Витовта, но родственные связи
государей далеко не всегда гарантировали дружественные отношения между
государствами. Поначалу Василий соблюдал лояльность по отношению к тестю. Судя
по событиям конца XIV века, между ними было заключено негласное соглашение о разделе сфер
влияния. Василий не препятствовал притязаниям Витовта на Смоленск, тем более
что в самом княжестве пролитовская партия было
достаточно сильна. Не вмешивался он и в военные конфликты Витовта с Олегом
Рязанским. Последний, будучи тестем Юрия Смоленского, более десяти лет успешно
сдерживал попытки Витовта овладеть Смоленском.
Хотя формально Олег признал старшинство московского князя, но Рязань,
несмотря на потерю Мурома, Мещеры и Пронска, продолжала оставаться сильным
государством, опасным для объединительных планов Москвы. Поэтому ослабление
воинственного Олега руками Витовта соответствовало планам хитрого Василия, и за
это он готов был даже пожертвовать Смоленском.
Но Витовт не удовлетворился малым. Почувствовав слабость и
нерешительность Василия, он задумал взять под свой контроль северо-западные
земли Владимирской Руси. Литовский князь даже заключил союз с Ливонским
Орденом, по которому к ливонцам должен был отойти Псков, а к Литве – Новгород.
Но неожиданно перед Витовтом открылись куда более заманчивые перспективы.
Разгромленный Тохтамыш собрал остатки своих сторонников и обратился к Витовту с
предложением помочь ему вернуть власть в Орде. В обмен на это он обещал использовать
всю силу Орды для разгрома Москвы и раздела Владимирской Руси между Литвой и
Ордой. Витовт принял предложение, отложил на время планы захвата Новгорода и со
всеми своими силами устремился на юг. В 1399 году на реке Ворксла
произошло решающее сражение войск Орды под командованием Едигея
и объединенных сил Витовта и Тохтамыша. Новоявленные союзники потерпели
сокрушительное поражение. Сам Витовт с трудом спасся бегством. Так Орда, сама
того не желая, в последний раз защитила Русь от смертельной угрозы с Запада.
Конечно, нельзя уверенно
утверждать, что Москва не смогла бы устоять под ударом новой литовско-ордынской
коалиции, но, очевидно, что эта борьба потребовала бы напряжения всех ее сил и
жертв, сопоставимых с Куликовскими. После разгрома на Ворксле
военный авторитет блистательной Литвы пошатнулся. Даже Василий уже не так
боялся своего грозного тестя. Воспользовавшись временным ослаблением Литвы,
Москва решительно заявила свои претензии на контроль над соседними княжествами.
После смерти в 1399 году Михаила Тверского и последовавшей сразу за ней кончины
Олега Рязанского, ни в Твери, ни в Рязани больше уже никогда не появлялось
князей, достойных этих последних славянских витязей. Оба княжества, дробясь на
все более мелкие уделы, продолжали погружаться в пучину обскурации. И хотя
формально они еще долго сохраняли независимость, но самостоятельно действовать
уже не могли и лишь маневрировали между Москвой и Литвой. В это же время
москвичи добились от Пскова исключительного права ставить там своих князей,
которое псковичи неукоснительно соблюдали до самого упразднения Псковской
республики. Было еще небольшое, но довольно богатое Ярославское княжество. Но
его князья, довольствуясь выгодами поволжской торговли, уже давно не помышляли
выйти из-под руки московского князя. Наконец, крохотный осколок Ростова являл пародию некогда могучего древнего государства
и был в полной власти Москвы. И только Новгород пытался с помощью Литвы сохранить
независимость.
Когда Витовт, оправившись от поражения и воспользовавшись смертью Олега
Рязанского, захватил в 1404 году Смоленск, Василий промолчал. Но когда Литва
вновь заявила свои претензии на Псков и Новгород, москвичи решили действовать.
Несколько раз войска Литвы и Москвы выходили навстречу друг другу, но после
долгого стояния заключали мир, сохраняя статус-кво.
Можно сказать, что с начала XV века Литва и Москва
длительное время находились в состоянии динамического равенства сил.
Пассионарные московские бояре были способны трезво оценивать ситуацию. Они
понимали, что хотя народившаяся в горниле Куликовской битвы этническая общность
уже достаточно сильна, чтобы самостоятельно защищать себя с Запада и Востока,
но еще недостаточно окрепла, чтобы действовать на этих направлениях наступательно.
Но продолжавшая копиться пассионарная энергия молодого этноса должна была
искать выход, и она нашла его в стихийном движении на северо-восток.
Именно в этот период
монахи-пустынники, ученики и последователи Сергия Радонежского начали свое
масштабное движение за Волгу, на север и северо-восток, в дремучие леса
Костромы, Вологды и Устюга. Двигаясь все дальше и дальше, они за короткий срок
достигли берегов Белого моря и вышли к Пермской земле, оставляя за собой
цепочку новых монастырей, жизнь в которых строилась по заветам великого
праведника. Апофеозом этого движения первой половины XV века стал знаменитый Соловецкий монастырь,
значение которого в истории православной России сопоставимо с самой
Троице-Сергиевой лаврой.
Вслед за монахами на север двинулось
и пассионарное московское население, крестьяне, ремесленники и купцы,
стремившиеся к жизни по заповедям божьим, которые поддерживались в монастырских
землях стараниями последователей Сергия Радонежского. Территории эти
традиционно находились в сфере влияния Новгородской республики. Но так как
заселялись они в основном москвичами, то Московский князь вправе был считать
земли вокруг новых поселений своими. Вслед за переселенцами на север двинулись
московские служилые люди, наместники, бояре, тиуны и т.д. Москва стремилась
установить контроль над природными богатствами северо-восточного края и
знаменитой пушной торговлей, осуществляемой новгородцами. На этой почве между
Москвой и Новгородом происходили постоянные военные столкновения,
перемежавшиеся короткими замирениями. Эта борьба продолжалась до самого конца
правления Василия Дмитриевича и так и не принесла Москве желаемого результата.
В то время как Москва и Литва
стремительно поднимались, Золотая Орда продолжала слабеть. Показательно, что,
даже разгромив Витовта, ордынцы не смогли извлечь из этого никакой пользы. Едигей не рискнул совершить поход вглубь литовских
территорий и возобновить получение дани с южнорусских земель. Не решился он и
на масштабное нашествие на вышедшую из повиновения Москву. Несколько лет хитрый
политик Едигей стремился столкнуть тестя с зятем
лбами, надеясь втянуть их в длительную и кровопролитную войну, последствием
которой неизбежно должно было стать восстановление господства Орды. Но Витовт и
Василий не оправдали надежд ордынцев. Тогда Едигей,
не надеясь на победу в прямом столкновении, решил прибегнуть к хитрости. Во
время очередного обострения отношений Литвы и Москвы, он собрал довольно
большое войско и объявил Василию, что собирается помочь москвичам разгромить
Витовта. Но, войдя в северские земли, Едигей
неожиданно повернул на восток и стремительным броском вышел к Москве.
Застигнутый врасплох московский князь не успел собрать ополчения и, также как и
его отец при Тохтамыше, бежал в Кострому. Но на этот раз в Москве был оставлен
опытный и решительный полководец Владимир Серпуховской. Около месяца Едигей осаждал Москву, но успеха так и не добился. В то же
время его многочисленные отряды разорили и сожгли множество городов и сел Владимирской
Руси. Лишенные общего руководства и не имевшие возможность объединить свои
усилия для отражения ордынцев, небольшие города, несмотря на значительное число
людей, готовых сражаться за Родину, оказались легкой добычей хорошо
организованных ордынских войск. Однако, поняв, что решительного успеха ему не
добиться, Едигей заключил мир с деморализованным Василием,
взял большой откуп и вернулся в Орду.
Хотя людские и материальные потери
от последнего набега были едва ли не большими, чем после знаменитого Батыева
нашествия, но последствия их были совершенно разные. Появление пассионарных
монголов среди пребывавших в обскурации восточных славян на долгое время
обратило Владимирскую Русь в вассала Орды. Набег же Едигея
практически не имел никаких политических последствий. Резистентность юного
русского этноса уже возросла настолько, что он оказался способен держать удар.
Москва быстро восстановилась после нашествия, и надеждам Орды возобновить
контроль над Московским княжеством не суждено было сбыться.
Но набег Едигея
продемонстрировал неэффективность структуры военных сил Москвы, основу которых
составляло народное ополчение, для отражения мобильных отрядов кочевников.
Добытая независимость потребовала учиться жить в условиях противостояния с
хищным соседом. Постоянные набеги ордынских шаек наносили немалый урон Московскому
государству. С подобной проблемой столкнулся еще древний Китай, и печальные
результаты его многовековой борьбы с Великой Степью были хорошо известны.
Несмотря на наличие многомиллионного населения и огромной регулярной армии,
Китаю так и не удалось окончательно разгромить своих малочисленных степных
соседей. Поэтому москвичи не стали строить «Великую китайскую стену». Но и
содержать на границе в постоянной готовности регулярные войска Москва тоже не
могла. Укрепление границы ограничилось создание системы «засек» и дозоров,
призванных своевременно оповещать власти
о приближении ордынских войск. Однако небольшие ордынские шайки нападали
на деревни и села столь стремительно, что даже вовремя предупрежденные воеводы
далеко не всегда успевали их перехватить. Для отражения же крупных ордынских
отрядов уже требовалось собирать ополчение, что в условиях распыленности
населения на значительных территориях занимало много времени. Необходимо было
найти новое, нетривиальное решение этой проблемы. И это решение было найдено,
но не правительством, а самим ходом естественного этнического развития. На несколько
веков живым барьером между новой Русью и Великой Степью стали казаки.
Пока Москва продолжала накапливать силы, на ее западных границах
произошли важные события. В 1410 году грянула знаменитая Грюнвальдская
битва. В ней объединенная польско-литовско-славянская армия разгромила войска
Тевтонского Ордена, и значительный вклад в эту победу внесли смоленские полки.
Этот разгром имел серьезные исторические последствия. Тевтонский Орден так и не
смог оправиться от тяжелейшего поражения и перестал представлять опасность для
соседей. Решительная победа продемонстрировала выгоды польско-литовского союза
и 1411 году между ними была заключена новая, Городельская
уния. По ее условиям литовская знать, принявшая католичество, получала те же
привилегии, что и польская шляхта. С этого момента начался необратимый процесс
слияния польской и литовской верхушки, а декларированное Витовтом равноправие
православных, язычников и католиков было разрушено. Это не могло не вызвать
сопротивление православных славянских земель и их стремления добиться
независимости. Борьбу возглавил брат Ягайло, князь Свидригайло
Ольгердович, который после смерти Витовта в 1431 году
был провозглашен Великим князем Литовским к сильному неудовольствию польской
шляхты. В результате польско-литовской войны Свидригайло
лишился стола великокняжеского, но православные славянские земли остались ему
верны. В Литве началась длительная и кровопролитная гражданская война, которую Свидригайло и его православные сторонники проиграли.
Великим князем литовским стал Казимир Ягайлович,
который вскоре был провозглашен и королем Польским. Сторонники независимости
Литвы потерпели окончательное поражение.
Казалось бы, Свидригайло
в этой борьбе должен был опираться на поддержку Москвы. А москвичи, в свою
очередь, должны были воспользоваться ситуацией и взять православные славянские
земли под свой контроль. Но ни того, ни другого не случилось. И причинами
стали, во-первых, изменения в умонастроениях жителей православных литовских
земель и, во-вторых, драматические события в самой Москве. Несмотря на
сохранение церковного единства, православные Литвы уже перестали воспринимать
москвичей как своих соплеменников. Желая отделиться от Польши, они не хотели и
подчинения Москве. А в самой Москве, после смерти Василия Дмитриевича в 1425
году, началась длительная борьба между сторонниками нового порядка,
объединившимися вокруг Василия Васильевича «Темного», и поборниками старины,
возглавляемыми его дядей Юрием. Свидригайло был
сторонником Юрия и, следовательно, противником победившего в Москве Василия
Темного. Поэтому Василий в решительный момент не оказал помощи православной
партии в Литве, а Свидригайло, в свою очередь, не
захотел опереться на поддержку москвичей.
Борьба Юрия Дмитриевича,
претендовавшего на престол по праву «старины», со своим племянником Василием
Темным, получившим Великое княжение по завещанию, то есть по новым,
самодержавным принципам, по сути, стала последней попыткой представителей
отжившей этнической системы противостоять новорожденному этносу и уничтожить
создаваемые им государственные институты. Очевидно, что победа в этой борьбе
Василия Темного определялась не личными качествами последнего, ибо в борьбу за
власть Василий вступил 10-ти летним ребенком, а во время усобиц с сыновьями
Юрия был уже слепым калекой. Его победа определялась силой новой этнической
системы, которая за ним стояла.
Когда власть в Литве захватил Свидригайло,
сторонник Юрия, последний задумал решить спор о княжении посредством Орды,
понимая, что в сложившейся политической ситуации, Василий не рискнет
проигнорировать мнение хана. Но пассионарные московские бояре лестью и подкупом
сумели удержать великокняжеский стол за Василием. Через год, когда Юрий со
своими галицкими дружинами внезапным ударом все же захватил Москву, тысячи
московских бояр, воевод, дворян и слуг стали стекаться в Коломну, куда был сослан
Василий. Покинутый всеми Юрий вынужден был вернуть власть Темному. Та же участь
постигла и сына Юрия, Василия Косого, который после смерти отца также захватил
Москву, но вскоре был изгнан, захвачен Василием в плен и ослеплен.
Казалось, что партия Василия
одержала окончательную победу, но судьба послала ему новые испытания. Когда
знатный рубака, князь Федор Стародубский во главе московских войск в 1431 году
разгромил Волжский Булгар, никто не мог предположить, к каким серьезным
последствиям приведет эта победа. В 1438 году хан Улу-Мухаммед, изгнанный из
Золотой Орды своим братом, захватил ослабленный Булгар и основал Казанское
ханство. В короткий срок он подчинил своему влиянию мордву, черемису, вотяков,
башкир и ряд других тюркских и финно-угорских народов. И с тех пор,
оплодотворенный монгольской пассионарностью, начался процесс формирования
нового этноса – казанских татар.
Уже в 1439 году хан с крупными силами внезапно появился у стен Москвы.
Василий традиционно бежал в Кострому, оставив в столице своего воеводу. Москву
Улу-Мухаммед взять не смог, но на обратном пути сжег Коломну и нанес немалый
урон Московскому княжеству. В 1445 году хан захватил Нижний и Муром и готовился
к походу на Москву. Василий велел собирать ополчение и со своею дружиной вышел
навстречу татарам. Под Суздалем небольшие московские отряды были разбиты ханом,
а сам Великий князь был взят в плен. Малочисленность русского войска
объяснялась стремительностью продвижения хана, не позволившего ополчению
присоединиться к Василию, а также предательством Дмитрия Шемяки,
брата Василия Косого, который со значительными силами не вышел на поле битвы. Шемяка вел с ханом тайные переговоры о свержении Василия,
но Улу-Мухаммед согласился отпустить Великого князя за огромный выкуп в 200
тысяч рублей. Вместе с Василием в Москву прибыли множество знатных татар со
своими слугами, которые были приняты на службу и получили в кормление
значительные волости. Все это вызвало сильное недовольство в стране. Шемяка, подогревая это недовольство, распустил слух о том,
что Василий по тайному договору согласился отдать хану все княжество Московское,
а себе оставил лишь Тверь. Среди недовольных был составлен заговор. В 1446 году
Василий был свергнут, ослеплен и сослан в Углич. Власть в столице захватил Шемяка. Но многие московские князья и бояре, оставшись
верными Василию, бежали в Литву, где готовили силы для свержения узурпатора.
Против Шемяки выступило и все духовенство во главе с
епископом Ионой. Не видя ни в ком твердой поддержки, в 1447 году Шемяка
решил отпустить Василия в Вологду, взяв с него прớклятую
грамоту, по которой тот отказывался от притязаний на власть. Но как только
весть об освобождении Темного распространилась по Руси, к нему со всех сторон
устремились толпы сторонников. В короткий срок вокруг слепого, беспомощного
Василия собралось огромное войско, готовое свергнуть Шемяку.
Единственным препятствием оставались прớклятые
грамоты. Тогда Трифон, игумен Кирилло-Белозерского монастыря снял их на себя. Шемяка был свергнут и бежал в Галич, причем помощь Василию
оказали татарские отряды Касима, сына Улу-Мухаммеда. В благодарность за помощь,
Василий выделил Касиму и его орде городок, в последствие получивший имя
татарского царевича.
Несмотря на прớклятую грамоту, данную
теперь уже Василию Темному, Шемяка продолжал плести
заговоры, но в 1450 году был окончательно разбит войсками Василия, некоторое
время скрывался в Устюге, а затем в Новгороде, где и был отравлен.
Покончив с главным врагом,
Василий постепенно расправился и с другими удельными князьями, сторонниками Шемяки, вынудив их бежать в Литву. Там перебежчики были приняты
с честью и получили в уделы различные земли в бывшем Новгород-Северском княжестве.
Так, в северских землях сложилась значительная диаспора бывших москвичей, не принявших
новых московских порядков.
К концу княжения Василия Темного все московские уделы были сосредоточены
в его руках. Только Верейский князь сохранил свою незначительную вотчину. Таким
образом, благодаря усилиям молодого этноса, период правления беспомощного
калеки ознаменовался окончательным торжеством принципа самодержавности!